Былицы-2
Шрифт:
Пришли, как положено, и самые близкие подруги, дела свои пресильноважные отложив.
Сели за стол, где самовар дымил, сапогом похрапывая, и давай разговоры разговаривать: так мол и так – вот такие дела.
Пока хвалили жениха, все сватов слушали, охая да ахая от удалости да резвости, богатства да положения молодчика, Павлина Куприяновна пристально за ним поглядывала. Он тихо сидел, не выпячивался, не краснел, не тушевался, светелку разглядывал. Кинул взгляд и на подруг, что по правую да по левую руку погремушками разряженными сидели. Кинул да не остановил глаз, а вот на Лидусе Блинке перестал
А когда закончили смотрины да представления, первыми родители жениха встали и подарили подарок знатный, от которого все рты разинули. Сережки с перстнем серебряным красоты необычной лишь принцессы достойной.
Свекровь будущая молвила:
– Не стесняйся подарок принимать, девушка. Мы решили, коли ты нам понравишься, если ты и впрямь так хороша, как говаривали, подарю тебе мои украшения, что в свое время моя свекрушка дарила. Только вижу я, что ты еще лучше, чем рассказывали.
Подняла голову Лидуся и приветливо улыбнулась женщине, и в поклон глубокий раскланялась, подарок принимая. Понравился ей жених и семья благородная понравилась…
***
Сыграли свадебку знатную, гуляли неделю целую, песни пели веселые – до хрипоты, танцевали – пока с ног не валились. Пир был на весь мир! Стол заполнен яствами: пирогами да щами. Понаехало друзей с родней – весь свет. Все веселые молодые да резвые. Одна лишь Павлина Куприяновна всплакнула, зная, что золотая умница в другое селение уезжает. Там светлее теперь станет, а здесь темнее чуток.
***
Прошло время. И плохое, и хорошее забылось в суете сует, туманом воспоминаний добрых устлалось, словно мхом пушистым поросло.
Однажды вечером, на ночь глядя, когда черемуха благоухает и особенно приятней спать в саду становится, чем в избе, постучали в дверь к Павлине Куприяновне.
Никого не ожидала староста в столько поздний час, но пошла открывать, в уме перебирая кому понадобилась. Сердякины помирены, Веселовы усмирены, Верендякина вчера разродилася, Орешкин теленка нашел…
– Здравствуй, Павлина Куприяновна, – поздоровалась тихо Аленка Шустра Щука, прячась в платок.
– Здравствуй, девица. Случилось что? – удивилась женщина.
– Можно поговорить?
– Заходи. Хочешь чая или водички яблочной?
– Спасибо, ничего не хочу, – грустно молвила Алена. – Знаю я, что давненько хожу у тебя в черных списках. Пришла просить, чтобы ты меня оттуда вычеркнула и перенесла в светлый список. Ибо много несчастья мне твоя книга несет. Никто из уважаемых и богатых семей жениться не желает. Ходить ходят, а как жениться – так на таких простушках удачливых как Лидка наша, – и как заревет белугой, слезы по румяным щеками размазывая. – Прошу, сотри из черных страниц. Я – сирота, некому помочь, некому за меня заступиться, ничего за душой нет, сама как могу кручусь, себе помогая.
Слушала Павлина Куприяновна Аленку и думала в какой раз: не глуп народ, когда прозвища раздает.
– А не думалось ли тебе для начала, деваха, от чего это ты ко мне в черные списки попала?! А не приходило ли в голову твою бестолковую, что своим поведением легким
– Что же мне теперь делать-то? – всхлипывала Аленка Шустра Щука.
– Скажи ей-расскажи-по полочкам разложи, – уже не так грозно молвила староста. – Ох, и мало тебя в детстве пороли, мало воспитывали. Вот в орехе-то пустота и образовалася, – легонько стукнула кулаком по голове зареванной девушки.
– Дай совет, тетенька…
Вздохнула Павлина Куприяновна и села на лавку, горестно на гостью полуночную посматривая.
– Во-первых, никто про тебя у меня ничего не спрашивал. Никому ничего я не говорила. А коли спросили бы – ничего б и не сказала! Был б жив Кронид Егорыч – всыпал бы в бока твои сытые и отправил на работы полевые, бездельницу, что б честным трудом пропитание добывала. Да нету батюшки. А мой тебе совет не радостный. Собирайся и уезжай отсюда в другие края, да подальше, там, где никто никогда про Вечканово слышать-не слыхивал. И никому не рассказывай, кто ты и откуда. Чтобы слава твоя не догнала тебя в чужом краю.
На месте выбранном соврешь чего-нибудь. Ты это дело хорошо умеешь! Скажи: плохо жилось сиротинке, бедные края, злые люди, ты одна хорошая…
Встала Павлина Куприяновна и отошла в другую комнату, а вышла в руках с мешочком монет, достоянием накопленными для подарка для дочери, и с шубой белой кроличьей своей новопошитой.
– В дорогу держи. Далеко идти придется. Слезы утри, они тебе ни к лицу, ты не пропадешь.
Обустроишься на новом месте, побыстрее мужа выбирай. Да не привередничай! Пока твой характер и там не раскусили. Бери мужика поглупее, что б любил – все прощал. Постарайся все сказанное не забыть. Новый дом – новая жизнь, – и перекрестив, дала благословение.
Быстро девушка слезы утерла, радостно с пола привстала, старосту в щеку чмокнула и бывай, как знали.
– Хотя, привычка – вторая натура… – тихо сказала Павлина Куприяновна в след.
Так и сидела, думая о своем, пока в дверь опять не постучали.
***
– Ну, вот и хорошо, что в одночасье, – сказала Павлина Куприяновна, открывая дверь Варваре.
– Здравствуйте, Павлина Куприяновна, за советом пришла, – понуро опустила голову девушка.
– Что ж до утра-то не стерпелось? – холодно говаривала староста, пропуская гостью в дом.
– Хочу просить у вас письмо дорожное и рекомендации, чтоб в гости ехать к Лидусе погостить, – просто молвила девица, глаза опустив.
– Думаешь, раз здесь никто на тебя глаз не положил, там с порога влюбятся? – ахнула женщина. – Нет, милая, солнца луч везде одинаково лицо твое зеленое отразит. Вишь, волна-то злобная по лицу пошла рябью. Не дам я никакого письма! Тебя там в семьей молодой с твоей пользой не хватало, чтоб со скуки смертной все позеленели. Дома сиди! Не позорь деревню!