Было, есть и будет

Козинец Людмила Петровна

По-моему, я ее напугал. Она смотрела на меня во все глаза, но я наконец успокоился. Шолоро меня понимала. И главное - она не оказалась равнодушной. Тысячи людей просто не желают ни о чем таком думать.

– Так, продолжим. Сейчас будет очень интересно. Представь себе третью сигнальную систему, четвертую... Мне кажется, что человеку уже сейчас не повредило бы, ну скажем, владеть телепатической связью. Кстати, министерство связи Японии финансировало изыскания в этой области. Ведь мозг-то продолжает развиваться, а мы используем его бездарно и в малом объеме. Что же может быть дальше? Возьмем то, на что хоть термины придуманы: телекинез, экстрасенсология, психотроника... В курсе?

Шолоро

осторожно кивнула.

– Прекрасно... Да ты у нас грамотная девочка! Умеешь?

Она неопределенно повела плечом. По пластиковой поверхности столика, медленно пересекая выцарапанную надпись "Динамо" Киев - чемпион", поползла пачка сигарет. За ней - спичечный коробок.

– Вот видишь! Слушай дальше. Эвристическое мышление, освобожденный творческий потенциал всего человечества, каждый - гений! Непонятно? Потом объясню. А лицо у тебя сейчас хорошее - очарованное. Не спеши, это дела еще даже не завтрашнего дня. А сегодня мне нужна ты. Как ты это делаешь? Почему? Ведь в твоем теле наверняка нет специального органа, управляющего твоими необычными способностями. Это все тот же мозг. Но чем он отличается от мозга, например, моего? Иначе работает? Как именно? В общем, давай разбираться вместе. Предупреждаю, жизнь у нас пойдет нелегкая. Вряд ли нас все сразу поймут. И в шарлатанах еще походим, и в мистиках. Согласна?

Шолоро долго молчала. Раздумывая, она машинально забавлялась спичечным коробком, заставляя его подпрыгивать и переворачиваться. Без помощи рук, конечно. Наконец подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
– Я согласна. Но мне - и со мной - будет очень трудно. И нужно кое-что утрясти дома. Через две недели начнем заниматься, зачем ждать до сентября? Какие нужны учебники?

– Да подожди ты с учебниками. Что дома? Я могу помочь?

В голове у меня завертелась экзотика: таборы, кибитки, отчий гнев, жених с колыбели - весь кинематографический набор.

– Не нужно. Я напишу домой. Мама не будет против. Плакать будет.

– Мама-то где?

– На Кубани. Она в совхозе работает. Отца... нет. Я у мамы старшая.

– Понимаю. Не вешай нос. Я придумаю что-нибудь. Найдем приработок. Но, Шолоро... Никаких гаданий! Договорились? А потом, когда выучишься, и матери сможешь помочь, и младшим. Ведь это не так уж долго, как кажется. Вот адрес моей лаборатории и телефон. Приходи, скажем, послезавтра. Я закажу пропуск. Проводить тебя можно?

Мы вышли вместе. У входа я, конечно же, обнаружил Толика и Нолика, вежливо их поприветствовал, но знакомить с Шолоро не стал. Нечего.

Весь следующий день я думал о ней. И, странное дело, девочка в белых джинсах почти вытеснила из моего сознания цыганку в зеленой кофте и стоптанных туфлях. Такая Шолоро была мне ближе, понятнее, что ли. Современница. Нормальная девчонка. А то... смотрит, глаза загадочные, как вода в заброшенном колодце. И что-то такое она про тебя и про всех знает, будто стояла у истоков жизни...

Я поверил в Шолоро. Пять лет института и два года интернатуры. Времени вагон. Она будет здесь, рядом. Я смогу спокойно, без горячки, семь лет наблюдать ее. Девочка не капризная, способная. Поработаем.

Андрюша сегодня какой-то странный: тихий, напуганный, все роняет, постоянно путается под ногами. Потом выяснилось, что он видел чудной сон. Пригрезилось ему, что он динозавр. Андрюша с полчаса расписывал мне все прелести и недостатки динозаврового житьишка. Когда я отсмеялся, то разъяснил ему сон: включилась генетическая память. Андрюша поверил и повеселел. Интересно, что видит во сне Шолоро?

И я спросил ее об этом. Шолоро сидела на стуле посреди лаборатории, оглядываясь опасливо

и удивленно. Иногда глаза ее расширялись, останавливаясь на каких-то особенно экзотичных посудинах и панелях. А муляж человеческого черепа, непочтительно засунутый Андрюшей под стол, привел ее в состояние священного трепета.

– Какие тебе снятся сны, Шолоро?

Она задумалась, потом улыбнулась смущенно:

– Мне трудно рассказать. Я лучше покажу.

– Как это?

– А вот...

Она встала. Раскинула руки, медленно запрокинула голову. Глаза закрыты. Тело напряглось, спина изогнулась, словно мучительно резались крылья... Резко свела руки, разжав ладони, обращенные к нам...

И я задохнулся. Незнакомый, пряный и плотный, насыщенный запахами неведомых трав и цветов, соленый и влажный ветер хлынул в легкие. Слух отказался принять первый удар звуков. Потом я узнал: это шумит море, это... шуршат под ветром жесткие листья пальм, это кричат птицы, а это... Что это? Звенят колокольчики... И наконец я увидел... Полоса пенного прибоя, изогнутые легкой дугой стволы пальм, растрескавшаяся стена древнего храма, застывшая пластика многоруких идолов, злобно таращащих свои раскосые глаза... У стены храма - девушка. Ее поза повторяет грациозные изгибы каменных фигур. Она и сама кажется изваянием, но струится с ее плеч живой огненный шелк, чуть дрожит в волосах гирлянда орхидей, нежно поют колокольчики, припаянные к браслетам. Неуловимое движение - изогнулись пальцы рук, сверкнул лукавый горячий глаз, развернулась стопа, открывая выкрашенную хной маленькую ступню. И девушка поплыла на пятачке утрамбованной земли, подчиняясь ритму колдовской, мучительной, тягучей мелодии. Апсара то срывалась в исступленную пляску, в которой и сама становилась неразличимой, похожей на пламенный вихрь, то замирала томительно, фиксируя позу, удерживая равновесие на самых кончиках пальцев ноги, в положении, казалось бы, невозможном.

Танец завораживал. И вдруг прервался этот рассказ на незнакомом мне языке: руки танцовщицы не закончили фразу - сорвался браслет и рассыпались колокольчики...

Я очнулся. Долго привыкал к такой знакомой до мелочей лаборатории. Шолоро смирно сидела, сложив руки на коленях. Лицо ее было совершенно спокойным. Андрюша раньше меня справился с удивлением. Он сварливо заявил:

– Предупреждать надо. А если бы я своего вчерашнего динозавра в лабораторию притащил?

За что я ценю Андрюшу, так это за несокрушимое присутствие духа. Когда Шолоро ушла, я спросил у него:

– Ну, понял теперь?

– Да понял, чего не понять. Хорошо наведенная галлюцинация.

– Пресловутый гипноз?

– Ага.

– Ерунду говоришь.

– Почему ерунду? Я могу и чепуху.

– А почему чепуху?

– А вот почему.

И, с трудом перегибаясь в талии, Андрюша поднял с пола что-то эфемерное, белое. Я рассмотрел поближе. Это был всего-навсего маленький цветок. Бело-зеленоватый, в крапинку, с длинными, спирально завитыми лепестками. Запах какой-то необычный, сырой, грибной будто. В общем, совсем пустяковый цветок индийской орхидеи.

Андрюша запустил зубы в яблоко и мечтательно сказал:

– Завтра увольняюсь. Сегодня даже.

– Бежишь? А я тут один разбирайся? Или, может, сделаем вид, что ничего не было?

– А чего было-то? Ты мне цветочек под нос не тычь - я тут десять лет работаю, всякого навидался. Цветочек тоже галлюцинация.

Тогда я подошел к блестящему шкафу, где хранились у нас медикаменты. Взял ребристый пузырек пси-храна, едкие пары которого способны устранить любую галлюцинацию. Зажмурился и понюхал. Б-р-р-р! Открыл глаза: беленький цветочек все так же сиротливо лежал на чашке Петри.