Былое — это сон
Шрифт:
Ни с кем.
У них есть свидетель — работник с соседней усадьбы ночевал у Нирюдов в конюшне, он выходил ночью во двор. В моей комнате шел разговор, работник узнал мой голос. Я спрашивал об Антоне Странде, о том, кто его убил. И сразу же начался страшный шум, скорей всего драка. Дул сильный ветер, шел дождь, работник человек старый, он вернулся к себе и лег.
Я сказал, что не могу дать никаких показаний.
Подумав немного, они сказали, что одна дама никак не могла заснуть и вышла пройтись. От Нирюда за ней все время кто-то шел. Она не может утверждать, что ее преследовали, но тем не менее от Нирюда за ней кто-то бежал.
Про это я
Они помолчали, а потом спросили, не заходила ли эта дама, фрекен Холтсмарк, в тот вечер ко мне.
Я спросил, чьи это инсинуации, и наконец извлек на свет божий фру Осебё. Я ответил, что фрекен Холтсмарк у меня не было.
Наконец дошло и до Йенни Люнд. Я провожал ее утром к первому поезду.
Да, совершенно верно.
Они спросили, долго ли она находилась в Нирюде.
Я зашел в тупик и ответил, что не могу дать никаких показаний.
Понимаю ли я, что меня могут вызвать на судебный допрос? Не лучше ли покончить с этим без огласки?
Я спросил, начался ли уже пересмотр дела? Иначе на каких основаниях меня пригласят на судебный допрос? Сейчас не существует дела под названием «Убийство в Йорстаде». Оно закончено.
Это необходимо только для проформы.
Я сказал, что по йорстадскому делу мне ничего не известно, по крайней мере, не больше, чем всем остальным. Но убийство произошло в доме, где протекало мое детство, а убийца приходится мне братом. Я прибыл в Норвегию на другой день после убийства, с Йенни Люнд и ее семьей я познакомился позже. Если припомню что-нибудь еще, что, на мой взгляд, сможет их заинтересовать, я сразу же позвоню.
Они снова напомнили, что я не посетил своего брата. Немного странно, не правда ли?
Нисколько.
Мы вежливо расстались. Я проследил, чтобы они спустились на лифте вниз, а потом позвонил Йенни. Она обещала безотлагательно, никуда не заходя, встретиться со мной в маленьком ресторанчике на Бюгдё-Алле.
В такой спешке не было необходимости. Полиция навестила нас одновременно, не такие уж они дураки.
Йенни умна. Она правильно рассчитала, что я им отвечу. Ну и, разумеется, ей вовсе не хотелось обнародовать тот факт, что ее обманули. Она ни словом не обмолвилась о другой женщине, сказав, что сама была у меня весь вечер. Она отнеслась ко всему хладнокровно и объяснила, что набросилась на меня с кулаками и получила сдачи.
Вечерние газеты уже откликнулись на эту историю, однако не называя имен. Один свидетель по делу Карла Торсена встретился в одном местечке в Хаделанне с его родственником, и между ними произошла ссора. Один человек слышал подозрительные замечания об Антоне Странде, полиция расследовала это дело, но ничего серьезного не обнаружилось.
Обсуждался также и найденный револьвер, я прочел несколько дельных и менее дельных предположений.
Теперь я встречаюсь с Сусанной очень часто, но когда сажусь писать об этом, оказывается, что я способен лишь тупо глядеть на бумагу.
Недавно мы с Йенни сидели в «Уголке», незадолго перед тем она виделась со своим отцом. После таких встреч она могла говорить только о нем.
Этот человек мне уже порядком надоел, много раз он просил у меня денег взаймы. В первый раз — две тысячи. В последний — несколько сотен до завтра. Он получил эти несколько сотен, но даже не вспомнил о них, когда мы с ним встретились через неделю. Тогда я позволил себе мальчишескую выходку: отправил несколько сот крон от его имени его бывшей жене.
Я не имел никакого отношения к Бьёрну Люнду, но он был твой дед, и Йенни
Я рад, что Бьёрна Люнда нет больше в живых. Он наложил бы лапу и на те деньги, которые я оставил вам с Йенни. Он вынуждал бы ее просить у меня еще и еще, и мне пришлось бы или держать вас с ней на голодном пайке, или посылать в десять, в двадцать раз больше, чем вам требовалось. Ибо Бьёрн Люнд уже пережил свой апогей, его звезда погасла, он был слишком хорошо известен в своих охотничьих угодиях. Война сильно ограничила поле деятельности Бьёрна Люнда, и тогда этот шакал набросился на свою собственную дочь.
Когда ты прочтешь эту запись, тебе, наверно, захочется сказать: уж кому-кому, а только не отцу осуждать деда. Ты увидишь, что он, как и я, не может считаться ни настоящим патриотом, ни настоящим нацистом. В тот вечер мы оба показали свое истинное лицо. Но я остался в живых, а оставшийся в живых — прав. Я не всегда говорю прямо и понятно в этом письме, в этом внутреннем монологе, но не потому, что я чего-то боюсь, просто мне хочется, чтобы ты думал сам: «Каждое слово, что он сказал вам, — правда, и в то же время каждое — ложь. Его ужасно волнуют некоторые вещи и, говоря о них даже с самим собой, он прибегает к вымыслу».
Так написано в «Игроке в крокет».
Как-то в апреле 1940 года я сказал твоему деду, что он плохой норвежец. Он ответил, улыбнувшись:
— Чепуха, Торсон, просто тебе по карману быть хорошим.
Для Бьёрна Люнда Норвегия была всего лишь полем деятельности. Позже в одном разговоре он сказал:
— Плевал я на все, что ты говоришь!
А хотел бы сказать то, что думал: «Плевал я на вашу Норвегию!»
Берегись обаятельных знаменитых дельцов, проводящих целые дни в ресторанах, берегись их, как бы ими ни восхищались и как бы они ни славились своими бесконечными романами, удачными сделками и остроумными анекдотами. К шестидесяти годам они по горло увязнут в трясине. Это шакалы, живущие за счет отечественной экономики, их единственная заслуга в том, что они учат людей осмотрительности, — как, впрочем, и все другие мошенники. Люди типа Бьёрна Люнда стараются, пока возможно, обманывать других, не выходя за рамки закона, и искренне верят, что делают честный бизнес.