Былое и думы собаки Диты
Шрифт:
Еще в моей комнате есть стол со стульями — я его уже не боюсь, — телевизор на ножках — ох уж эти ножки! — и два кресла.
Понятно, что вся семья очень любит жить в моей комнате, особенно вечером. И гости, когда приходят, тоже.
В маленькой комнате живут Рыжуша и Ба. А еще у нас есть кухня, где начальник тоже Ба. Вообще-то это нечестно, что у нее два «места», и оба для меня запрещены: Ба не разрешает мне туда входить. Из-за этого у нас с Ба все время получаются конфликты. Она никак не поймет, что я просто не могу оставаться в большой комнате, когда Рыжуша делает уроки в маленькой!
А кухня! Ну,
И все пытаются Ба это объяснить — и Рыжуша, и Па, а она ни в какую!
В конце концов получается так: днем я на кухню не захожу, ну разве что случайно иногда забегу. Но когда мне становится грустно и одиноко, я ложусь на пороге и смотрю на Ба печальными глазами. Потом чуть-чуть передвигаю лапы за запретную черту, за порог то есть, голову кладу на лапы и вся немножко подтягиваюсь. Потом еще, еще. Так постепенно, постепенно, не отрывая от Ба преданных глаз, я вползаю на кухню.
Ба оборачивается и строго говорит только одно слово: «Дита!» — так меня зовут. Я не возражаю — пожалуйста-пожалуйста! — бросаю на Ба взгляд, полный укоризны, тяжело, с шумом вздыхаю, встаю и опять ложусь за порогом.
Через некоторое — небольшое! — время процедура повторяется снова. И как этой Ба не надоест!
Но зато вечером, когда вся семья собирается за столом на кухне, наступает мой час.
Я хожу-хожу вокруг да около с безразличным видом и вдруг неожиданно для всех пулей врываюсь в кухню, пробиваюсь между ногами под стол, и уже никакими силами вытащить меня оттуда нельзя. Они сначала пробовали, но я так отбивалась, огрызалась, лаяла, что даже Ба смирилась, и мое пребывание под столом во время ужина постепенно узаконилось.
Как прекрасно лежать под столом, чувствовать запах всех своих родных, слушать их разговоры, касаться их ног и знать — я опять победила!
Но все-таки осталось в квартире одно неизведанное место, еще одна дверь в моей комнате. Я даже сначала думала, что это окно такое большое, во всю стену, а потом увидела: нет, там дверь есть посредине, только она тоже стеклянная. Па иногда эту дверь открывает и выходит — значит, там еще комната есть. Только Па дверь сразу плотно закрывает, а когда возвращается, руки потирает и покряхтывает, как будто с мороза приходит. Я дверь обнюхала — холодом тянет. Холодная, значит, комната.
Ма заметила, что я там кручусь, и говорит:
— Смотрите, Диту на балкон не пускайте, там щель с краю большая — она провалится.
Ей, Ма, лишь бы что-нибудь запретить. А комната, значит, «балкон» называется. Мне еще любопытней стало. Па посмотрел на меня, взял какие-то инструменты, пошел на балкон и начал там стучать, а потом говорит Рыжуше:
— Я заделал щель. Можно Диту выпускать.
И Рыжуша тепло оделась, открыла заветную дверь и перенесла меня через высокий порог.
Шум сразу ударил меня по голове! Меня просто оглушило! Так бывает дома, когда кто-нибудь неожиданно включает радио или телевизор, а еще так было, когда Ма везла меня домой: и шум, и запахи родные, и кусачий воздух. И ветер! На балконе дул такой сильный ветер, что я задрожала мелкой дрожью и у меня подкосились лапы.
К тому же там совсем не было потолка, и наверху носились какие-то странные существа — не собаки и не люди. Рыжуша сказала, что это птицы летают, и они живут под нашей крышей. Мне вдруг страшно захотелось схватить какую-нибудь птицу. Я стала подпрыгивать и лаять, но только все время валилась на пол, а Па сказал:
— Охотник! Сразу видно! В Африку тянет, наверное!
Потом Рыжуша подняла меня на руки, и у меня дух захватило: оказалось, что мы стоим высоко-высоко над землей. Там внизу суетились крохотные — меньше меня — человечки и бегали малюсенькие машинки.
У меня все закружилось, я тоненько завизжала, и Рыжуша отнесла меня обратно в комнату.
Дома было тихо, хорошо, я немножко полежала на своем месте, побродила по квартире, но мне все время хотелось опять заглянуть вниз, ведь это так интересно! Да и Рыжуша держит меня очень крепко — чего бояться?
Я подбежала к балкону и стала царапаться в дверь, но Рыжуша куда-то ушла, а просить Ба бесполезно. Всю ночь мне снились большие птицы наверху и мелкие людишки далеко внизу, и я тихонько повизгивала и вздрагивала.
На следующий день я уже не могла дождаться, когда Рыжуша вернется из школы. Наконец вожделенная дверь снова открылась, и мы опять вышли на балкон. Теперь я уже не очень испугалась, но все равно вся дрожала от возбуждения, а Рыжуша стала рассказывать, что находится внизу:
— Вон, видишь? Это моя школа, а это школьный двор, мы там бегаем и играем после уроков. А вечером туда приходят собаки со своими хозяевами, чтобы тоже побегать и поиграть. И мы туда пойдем, когда ты немножко подрастешь. А вот здесь улица. По ней ездят машины. К ним нельзя близко подходить, они могут задавить.
Мне стало смешно: ну как эта букашка может меня задавить? Я даже слушать такую ерунду не стала. Скорей бы пойти на улицу!
Кого как зовут
Я забыла сказать, что, когда я приехала домой, выяснилось, что у меня уже есть имя. На семейном совете Па сказал, что собачье имя должно быть короткое и резкое, чтобы меня можно было быстро позвать, и ни на что не похожее, чтоб я сразу расслышала.
Вот они и придумали — Дита.
Мне понравилось, но когда Па поехал в собачий клуб получать мои документы, оказалось, что по каким-то их правилам мое имя должно начинаться на букву «э». И Па записал меня Эдитой.
Ба обрадовалась, потому что так зовут ее любимую певицу, а Ма, наоборот, по той же причине расстроилась. Она сказала, что это имя для меня чересчур пышное и поэтому дурацкое: как будто я — опереточная артистка, и она, Ма, даже никогда не сможет громко позвать меня на улице.
В конце концов Па решил, что мы никому не скажем, что написано в документах. И правда, меня потом только два раза в жизни — на выставках — называли Эдитой, а так только Дита, Диточка, Дитуша.