Быть или казаться
Шрифт:
К моему счастью, процедура допроса здесь в корне отличается от нашей. По крайней мере, судя по самому его старту: идентификацию моего тела Дьёрк буднично и между делом произвел по отпечатку пальца, не задавая мне на эту тему никаких вопросов.
В принципе, у нас тоже были биометрические паспорта, так что тут ничего нового человечество не выдумало.
А вот монитор, на котором он что-то заполнял в процессе нашего с ним общения, по местным правилам имеет две стороны: чтобы и я видела, что он пишет.
Хе-хе, приятно,
Наверняка в серьезных случаях вторая часть монитора со стороны "клиента" полицейскими как-то блокируется. Но лично со мной никто секретов из стандартной опросной формы делать не стал.
В итоге: я — Виктор Щукин, двадцати лет от роду. Живу по адресу… Всё это, и кое-что ещё, любезно сообщил полицейский экран, обратной стороной добросовестно развёрнутый ко мне.
Вообще, актёр из этого Сэма был так себе. Не нужно специально изучать психиатрию, чтобы понять: в нашей беседе изначально присутствовал незадекларированный пласт его намерений.
Ну, он говорил и пояснял явно меньше, чем держал в голове. И чем ожидал от меня.
Поначалу мне казалось, что и здесь работают наши стереотипы оттуда: на первого попавшегося (то есть на меня, эх-х-х) будут вешать всех обезьян, накопившихся за отчётный период по данному району. Особенно с учетом игнора патрульными моих заявлений об оставшейся за углом части банды.
Реальность оказалась занятнее. Дьёрк всего лишь хотел, чтобы это тело официально подало заявление на нападавших.
Пф-ф-ф. Делов-то.
Разумеется, мне было понятно: он на сто процентов уверен, что я изо всех сил буду отказываться это делать.
Дальше напрашивался ещё один очевидный вывод: если слуга закона считает, что пострадавший побоится заявлять, значит, правоохранительная система работает не очень.
В свою очередь, это значит, что пострадавшие в массе заявлять боятся. Самая вероятная причина: ответка со стороны банды — реальность, которой все опасаются больше, чем конфликтов в полиции и с нею же.
А вот тут они все просто не на ту напали. Или не на того.
Безопасность и нормальная жизнь в обществе начинаются там, где каждый исполняет свой долг. Гражданский долг.
Может быть, живи я до попадания сюда в другой стране, заявления от меня потеющий ладонями коп и не получил бы. Но ТАМ у нас даже общественное движение само собой родилось, "Не молчи!"^2 называется. Как раз примерно на эту тему…
Я там волонтёрила время от времени, после четвертого курса, преимущественно на ниве психо-реабилитации пострадавших (а чё, бесплатный даже недоучившийся специалист ровно на сто процентов лучше, чем его отсутствие).
В общем, Дьёрк всё равно что раскрыл свои карты перед началом игры. Естественно, заявление это он от меня получил, хотя и не сразу.
А вот уже в процессе написа-а-ания этого заявления, в мой адрес поступило столько
После проведённого по местным правилам опознания (где все трое присутствующих были мной безошибочно определены из кучи голограмм), дознаватель радостно пожал мне руку и лично выпроводил за забор, для чего ему пришлось пешком дважды топать под сотню метров (туда и обратно).
А я, оказавшись снаружи, сейчас сижу на скамейке прямо под стенами участка и перевариваю услышанное.
За полчаса до этого.
Во время службы Дьёрку приходилось видеть очень много попыток уклониться от беседы с детективом. Все эти ситуации имели одну общую черту: его собеседнику было что скрывать.
Щукин же сейчас лучился таким неподдельным и искренним энтузиазмом, что полицейскому где-то даже стало неловко: Сэм, притворяясь добрым и заботливым, своими руками практически обрекал русского на короткую, яркую и очень неприятную жизнь по выходе из участка.
Если на Молний настучит житель сектора три-три-семь и кто-то в результате сядет (а теперь Бойл точно сядет — потому что Сэм очень хочет получить все причитающиеся премии за него), то будущее этого жителя не имеет вариантов.
Базис прост. Когда банда не может удержать территорию в повиновении, она эту территорию очень быстро теряет. А главари теряют ещё и здоровье, порой летально.
Похоже, русский абсолютно не понимал, что своим заявлением подставляет себя по полной. Дьёрку-то что? Он этого терпилу забудет через сутки. А вот самому Щукину и дальше жить в три-три-семь.
Жить, как уже сказано, хоть и ярко и пронзительно, но крайне недолго. Очень вероятно, что ещё и достаточно болезненно…
Детектива снова кольнула секундная шпилька совести. Впрочем, он её быстро обуздал.
—… Сэм, а я же, если верить этой форме, ещё не до конца дееспособен? И не совсем совершеннолетний, раз не дорос до двадцати одного? — наивный Виктор, высунув в порыве энтузиазма язык, набирал одним пальцем заявление со своей стороны экрана на сенсорной панели. — Я в законах не очень, нам точно не нужно связаться с моими родителями?
— Шутишь?! Ты что, из своего кармана решил оплатить связь с Землёй?! — детектив даже сдерживаться не стал. — Так у тебя на счёте…
Дьёрк быстро вошёл в папку активов опрашиваемого, набрал персональный код доступа и раскрыл перечень банковских счетов русского:
— У тебя на счёте тридцатка! Тридцать монет, не тысяч, — со смешком уточнил он. — Не хватит даже набрать номер. Не то что на процедуру идентификации и поддержания протокола юстиции для такого действия.
— Эх-х, а на что их вообще хватит… — удрученно и согласно закивал головой Щукин, продолжая набирать одну букву в пять секунд.