Быть или не быть?
Шрифт:
– Но ты сам говорил, что дело вовсе не в деньгах, а в том, чтобы человек любил свое дело! возразила Юля.
– Да, и я не отказываюсь от своих слов. Но я все же считаю, ты должна тщательно взвесить все преимущества и недостатки той профессии, которую собираешься выбрать. Наша профессия не только трудна, но и очень ответственна. Ведь от врача зависит здоровье и даже жизнь пациентов. Я считаю, что нет никого страшнее врача, который не любит свою работу и выполняет ее спустя рукава.
Юле стало не по себе – она не была уверена, что из нее может получиться хороший врач, тем более хирург. И она больше не напоминала об этом
– Так как? – спросил Александр Иванович. – Сходим ко мне в больницу?
– Давай, – согласилась Юля.
– Что-то я не чувствую особенного энтузиазма, – проговорил папа, вглядываясь в Юлино лицо. – Может быть, тебе не хочется?
– Нет, папа, мне хочется! – с жаром ответила Юля. – Мне давно этого хочется.
Юля говорила правду. Она очень хотела посмотреть воочию на то, чем занимается ее отец.
– Вот и прекрасно! – сказал Александр Иванович. – Значит, пойдем завтра же. У тебя нет дел на завтрашнее утро? Это займет немного времени, не больше двух часов.
– Я могу пойти утром, – согласилась Юля.
– Куда ты собралась? – спросила Марина, появляясь в комнате.
– К папе в больницу.
– А-а… – разочаровано ответила Марина она была в курсе, что Юля хочет стать врачом и совсем не одобряла ее выбор.
– Я даже не стану тебя приглашать пойти с нами, – обратился к ней Александр Иванович, – знаю, что ты все равно откажешься.
– Конечно откажусь! Чего я там не видела, в этой вашей больнице?
Александр Иванович и Юля дружно рассмеялись.
– Только не забудь, в три часа дня мы встречаемся с Тусей Крыловой.
– Она освободится не позже полудня, – ответил за Юлю Александр Иванович.
4
Юля опаздывала. Марина ждала ее уже почти полчаса. Хорошо, что и Туся Крылова задерживалась на студии. Марина неспокойно переминалась с ноги на ногу и постоянно взглядывала то на часы, то на выход из станции метро, откуда должна была появиться Юля. Это было не похоже на всегда обязательную и пунктуальную подругу. Но Марина, задетая тем, что Юля в последние дни все время демонстрирует несогласие с ней, подозревала, что и это опоздание запланировано нарочно. Марина очень сердилась на Юлю и уже начала придумывать всякие обидные словечки, как вдруг увидела подругу, идущую к ней. Когда Марина увидела выражение Юлиного Лица, ее гнев как рукой сняло. Юля была бледная, губы ее дрожали, словно она пыталась сдержать слезы.
– Что с тобой? – спросила Марина, подбежав навстречу подруге.
– Я только что из больницы, – с трудом вымолвила Юля и так взглянула на Марину, что у той мурашки по коже забегали и сердце сжалось.
– Да что случилось, наконец?! – воскликнула Марина, да так громко, что на них стали оборачиваться прохожие.
– Я потом тебе расскажу, когда успокоюсь, проговорила Юля, стараясь не встречаться глазами с подругой.
Ей казалось, она не выдержит и разрыдается, если начнет рассказывать Марине о том, как прошла ее «экскурсия» в больницу Александра Ивановича.
Юля не сомневалась, что этот день навсегда запомнится ей. Сначала папа привел ее в терапевтическое отделение. Она, как и Александр Иванович, была в белом халате, и некоторые из пациентов даже принимали ее за медсестру. В терапии оказалось не так уж и страшно. Люди в палатах почти не напоминали больных,
Потом Александр Иванович повел Юлю в хирургическое отделение, туда, где он проработал больше десяти лет. После посещения терапии Юля немного ободрилась. Она боялась, что папа будет показывать ей всякие ужасы, а все оказалось вполне безобидно.
– Неужели ты думал, что я испугаюсь? – Юля улыбнулась и взглянула на Александра Ивановича.
Он ничего не ответил, только взглянул на нее искоса и пошел дальше.
В хирургическом отделении тоже не было ничего особенно ужасного. Конечно, не очень приятно видеть пациентов, стонущих от боли, или медленно ковыляющих по коридору, когда они одной рукой держатся за стенку, а другой – за недавно прооперированное место. Но все они, или по крайней мере большинство из них, имели надежду на выздоровление. Самое страшное в их жизни было уже позади. Когда Юле было восемь лет, ей вырезали аппендикс. Она хорошо помнила, как чувствовала себя в первый день после операции. Она тоже ходила сгорбившись в три погибели, ей было больно поворачиваться на кровати, она не могла сидеть и только ходила или лежала. Но уже через несколько дней шов стал затягиваться. Через неделю Юлю выписали из больницы, а еще через некоторое время она бегала и играла во дворе как ни в чем не бывало. Ей казалось, что и эти люди, которых она видит в хирургическом отделении, тоже скоро станут здоровыми и позабудут о своих хворях.
Александр Иванович почти ничего не комментировал. Он только рассказывал, какую операцию перенес каждый пациент. Юля слушала внимательно. Она сочувствовала больным, но понимала, что они идут на поправку и, значит, скоро с ними все будет хорошо.
– А теперь, – произнес Александр Иванович, строго поглядев на дочь, – пойдем в ожоговое отделение. Сразу предупреждаю: зрелище там не из приятных. Если тебе станет плохо, скажи мне. В первый раз всегда трудно выдержать вид обожженных или обмороженных.
Юля напряглась, но постаралась выглядеть молодцом. Папа ни в коем случае не должен в ней разочароваться. Она должна показать ему, что у нее достаточно мужества и она сможет стать врачом. Но по мере того как они заходили в одну палату за другой, Юле все труднее было держать себя в руках. В фильмах всегда показывают людей с серьезными ожогами забинтованными. В жизни же, наоборот, пораженные ожогами места оставляют открытыми, и это поистине жуткое зрелище.
– Этому мальчику всего три с половиной года, – говорил папа, – он опрокинул на себя кастрюлю с кипящим супом. Пришлось делать пересадку кожи.
Юля слышала папин голос точно издалека: она смотрела на ребенка, спавшего тяжелым беспокойным сном. Рядом, на стуле, сидела молодая женщина, не сводившая глаз со своего маленького сына. По ее изможденному, землистого цвета лицу было ясно, сколько ей пришлось выстрадать.
– Теперь малыш вне опасности, – продолжал Александр Иванович, – даже шрамов не останется.
Мама ребенка кинула быстрый взгляд на Юлиного папу, и ее лицо немного просветлело.
Теперь Юля была уже неспособна сохранять мужество. Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать прямо в палате.