Быть русским
Шрифт:
Она положила письмо на столик, принялась читать, затем поставила подпись и протянула мне. Я поблагодарил с ненужно горячностью:
– Елена Георгиевна! Ваша поддержка очень важна. Россия погибнет без веры, без своих святынь!
– Конечно, система больше не может опираться на атеизм. Её идеология рано или поздно должна измениться, на глазах всё меняется. Это чувствуют и в России, и на Западе.
Тут же последовал мой наболевший вопрос:
– Среди верующих в Москве многие говорят о возврате к монархии. Вы думаете, это возможно?
Она слушала с улыбкой, словно оценивая мою искренность, и ответила без колебаний:
– Думаю, невозможно. Народ изменился после революции. Вряд ли монарх сможет управлять такой страной, пусть даже условно, как бельгийский король, например.
Пора было уходить, но я всё-таки решился:
– Можно напоследок ещё вопрос? Советская система непоправимо пошатнулась, это очевидно.
Каррер д’Анкосс помолчала:
– Будет трудно. Очень трудно. Но в русской истории и не такое бывало.
– Опять жизнь между смертью и чудом. Хватит ли сил?
– Хочется в это верить.
– Спасибо ещё раз, – я шагнул к выходу.
– Подождите! Вы же читаете по-французски?
– Конечно.
– Тогда вот вам небольшой подарок.
Она, поднялась с кресла, взяла с полки толстую книгу в мягком глянцевом переплёте, вновь села за столик, на миг задумалась и написала несколько слов.
– Держите на память!
«Le malheur russe. Essai sur le meurtre politique (Русское несчастье. Эссе о политическом убийстве)». На голубой обложке, словно в небе, светились над горой черепов со знаменитой картины Верещагина крупные слова названия. На титульной странице я прочёл: «Pour Valery Baidine en lui souhaitant de reussir a reveiller la Russie 5 . На добрую память». Ниже её подпись по-французски и число: 11 сентября 1991 года.
5
Валерию Байдину с пожеланием, чтобы ему удалось разбудить Россию.
– Елена Георгиевна! Благодарю вас за беседу, поддержку и этот подарок!
Она завораживающе сверкнула глазами. У лифта я поцеловал узкую сухую руку, протянутую для прощанья.
От этой встречи в висках долго стучала кровь. В уличной жаре я сбавил шаг.
– Потрясающая женщина! От неё какие-то волны исходят. Да, такой подарок, смысл надписи понятен. Чтобы преодолеть «русское несчастье» – кровавое насилие – нужно разбудить всех, кого удастся, и обратить к мудрой, спасительной.
Пожелание Каррер д’Анкосс запомнилось, но мысленно я обратил его к другим. К властителям страны.
Пока всё в Советском Союзе не пошло прахом, не только я или мои знакомые, но и советские дипломаты надеялись, что страна устоит под натиском хаоса. Мне даже удалось добиться почти государственной поддержки цели, с которой приехал в Париж. 12 сентября 1991 года, через десять дней после моего обращения, Постоянным представительством СССР при ЮНЕСКО в Париже были направлены несколько писем за подписью Владимира Ломейко, Чрезвычайного и Полномочного посла СССР: Патриарху Алексию II, в Верховный Совет РСФСР, Министру культуры РСФСР, в Исполком Московского Городского Совета с просьбой о всесторонней поддержке ассоциации «Resurrection» и проекта превращения нескольких самых ценных памятников русской православной архитектуры в «церковные музеи особого типа с целью возобновления в них богослужений». В письмах отмечалось, что этот проект «уже вызвал интерес у представителей ряда национальных и международных неправительственных организаций ЮНЕСКО и, по нашему мнению, может быть включен в программную деятельность этой организации. Плодотворной представляется сама форма сотрудничества представителей Московского Патриархата, Российского министерства культуры, ЮНЕСКО и отдельных специалистов из разных стран в рамках создаваемого при «Resurrection» Международного попечительского совета специалистов, который призван гарантировать эталонное качество и надлежащие сроки выполнения реставрационных работ». В письме к Генеральному директору ЮНЕСКО Федерико Майору предлагалось «предоставить ассоциации “Resurrection” статуса международной общественной организации при ЮНЕСКО», а её «международной программе создания “церковных музеев” в России патронажа ЮНЕСКО». Это был невероятный успех! Не прошёл даром год работы, мои стремления начали получать международную поддержку. Благожелательный отклик пришёл от Европейской Ассоциации святого Владимира, президента испанского «Fondation del Hombre (Фонд Человека)» Бартоломе Винсенс Фиоля, писателя Жана д?Ормессона, общественных деятелей из Германии. Популярный еженедельник «France Catholique» 13 сентября опубликовал под рубрикой «Актуальное» статью «Православные в России желают получить свои церкви». Перед текстом красовалась красноречивая «шапка»: «Начата международная кампания по спасению уникального наследия. Вначале оно должно быть возвращено государством верующим».
Филипп солидно кивал в ответ на эти новости, но тут же с опаской спрашивал, что я собираюсь теперь делать. Что-то с ним было неладно, августовский переворот напугал его до глубины души. В успех нашей ассоциации он уже вряд ли верил. Боялся, что я
Срок моей визы истекал 15 сентября. Меня никто не провожал. Я вновь улетал в неизвестность, так же как три месяца назад прибыл в неведомый Париж.
Уже в Москве я узнал, что 27 сентября в «Русской мысли» появилось моё давно лежавшее в редакции воззвание «Вернуть святыни русского православия верующим»: «Тысячелетнее духовное и культурное наследие русского православия является достоянием всего человечества. Интеллигенция разных стран, независимо от убеждений и религиозной принадлежности, не может оставаться безучастной к дальнейшей судьбе выдающихся памятников русской религиозной культуры, которым и поныне грозит разрушение. Необходимо объединить усилия общественности Востока и Запада, чтобы в этот трудный для России час поддержать интеллектуально и материально дело спасения памятников русской церковной культуры, процессы духовного и нравственного возрождения народов России». Под обращением стояли подписи почти трёх десятков известнейших людей из России, Франции, Италии, Германии, Испании, Португалии, Швейцарии, США. Этот призыв остался неуслышанным. В спасении нуждалась сама Россия.
Москва после катастрофы
В Москве шли долгие теплые дожди. Удивляла нездоровая больничная тишина, сменившая парижский шум. За границей невозможно было понять, что произошло. В России не стало яснее. Полтора месяца я каждый день читал газеты, смотрел новости на разных телеканалах и обсуждал их с друзьями. Фигура Ельцина стремительно распухала, а Горбачёва – сжималась как проколотый воздушный шарик. Поддержанные центральными СМИ новоявленные «демократы» клеймили коммунистов. Со страниц партийной прессы огрызался Зюганов с единомышленниками, грозил распадом страны и смертельными бедами. Ни я, ни мои знакомые, ни общество, опьянённое несколькими годами свободы, не верили речам советских пропагандистов. От народа их отделяли десятилетия лжи и насилия. Вслед за газетными призывами «Отечество в опасности!» коммунисты так и не посмели вывести на улицу своих сторонников. Молчала Церковь и вместе с нею безмолвствовал народ. Говорили, горячо убеждали, звали за собою лишь те, кого вытолкнули наверх неведомые силы. Страх смешивался с надеждой, сознание цеплялось за усыпляющее «ничего, обойдётся…» Всё более театральное двоевластие длилось до конца года. Ужасала мысль, что скоро ему придёт конец, и хрупкий мост между прошлым и будущим рухнет в бездну.
Новые властители безжалостно гнали страну к «рынку», «просвещённому капитализму», «западной демократии». С большевистской решительностью раскалывали общество надвое. Замшелых homo soveticus приговорили к отмиранию вместе с новыми «пережитками прошлого». Семья, труд, творчество, культура, история затаптывались в грязь. Молодых, устремившихся к «свободному миру», стремительно превращали в «поколение Пепси». Культурная революция началась сразу после августовского путча. Первой победой явился невероятный, крупнейший в мире опен-эйр 28 сентября 1991 года на аэродроме в Тушино. На бесплатный концерт «Monsters of Rock» собралась толпа в 700–800 тысяч человек. Отъявленные монстры из групп «Metallica», «AC/DC», «Pantera» и прочих с полудня до полуночи ударами «тяжёлого рока» вышибали из людей всё человеческое: разум, совесть, жажду любви, память о прошлом, о душе, о Боге. Так началось массовое посвящение страны в сатанизм. Сопротивляться могли только верующие.
В Москве я узнал, что статья «Дом Мой домом молитвы наречется» о создании церковных музеев была опубликована в двух июльских номерах «Нового времени» на многих языках. Но кому теперь это было нужно! Новые власти считали смехотворной затеей охрану церковных сокровищ и культурного наследия России. Лишь единицы понимали, лишь немногие догадывались, что страна уже приговорена к исчезновению. За границей это видели куда лучше.
В октябре я случайно познакомился с Мишелем Схойянсом, профессором католического университета в Лувене. На воскресной службе в Никольской церкви на Маросейке неподалёку от меня оказался явный иностранец. Он стоял чуть впереди у стены и вполоборота внимательно разглядывал трапезную, строительные леса, временный иконостас, лица прихожан. Белый «римский галстук» под воротником черной рубашки выдавал священника. Тёмный костюм дополнял образ. После службы я подошёл и улыбнулся: