Быть женщиной из писем
Шрифт:
А войну они вместе с дедом пропали без вести под Калугой. Спасли всех своих учеников, а сами сгинули где-то… Где-то.
Бабушка, вот бы ты удивилась, зная, где я. Я хожу по улицам, о которых ты столько мне рассказывала. Я каждый день прохожу мимо кафе, где познакомились мама и папа. Да, бабушка, я видела тот самый закрытый сад масонов.
Теперь все это наше, бабуль.
Только вот теперь всего этого нет.
Но я упрямо копаю. На земле расстелен брезент. Туда складывают найденные ценности, столовые приборы. Книги.
Посуду можно брать себе.
Поэтому у меня дома собран настоящий сервиз, только разбитый, как и я, как и все, наверное. Все мы разбитые люди.
«Чертова баба» говорит про меня патруль. И я радуюсь, если они произносят это вслух. Мне тоже есть, что им сказать. Спасибо, прихрамывающему сероглазому
Тем более, что капитанша я и есть. Вчера. Да, это было вчера. Под завалами я нашла первое тело. Жаль я не могу посоветоваться с Максимом вслух. Понимаешь, я уверена, что эта женщина погибла не под завалами. Я в этом уверена, во-первых, кровь. Если бы камень упал ей на голову, как это казалось вначале, шла бы кровь. Но кровь на ране уже запеклась к моменту, когда ее ударили камнем и не шла. Кровь идет пока бьется сердце, этому нас учили в полевом госпитале. Здесь камень буквально впечатан ей в висок, но кровь в этот момент уже не текла. Я видела сотни ранений и тысячи убитых. Это я могу сказать точно.
Потом сами камни. Слишком уж любовно они были уложены вокруг нее.
Как если бы кто-то боялся… Повредить тело? Не хотел нарушить гармонии спящей. Рана на виске была сделана слишком… Аккуратно? Наконец-то мне есть о чем подумать. А не обо всей этой новой жизни, о которой нам твердят на каждой листовке и газете».
– Ого. Да у нас тут детектив! – Вслух сказала Соня, и Ольга подняла голову, услышав ее возглас, – Как ты думаешь, Максим – это кто? Ее муж? Или друг, с которым она познакомилась на войне? Она ставит только год 1946.
– Я думаю, что кто-то ей очень близкий, – тактично высказалась Ольга.
Вопросов было много. Кем работала Виолетта? Кто она вообще? Какое тело под завалами? Почему он так хочет обсудить это с Максимом? Что там вообще происходит и, главное, где?
– Я нашла Максима, – неожиданно сказала Ольга, – прямо у нас с тобой под носом.
Пока Соня перечитывала письмо Виолетты, Ольга протянула ей верхнее письмо из второй пачки. Она прочитала первые письма раньше.
Это была совсем другая история. Женщина поняла это по почерку. Писал мужчина, привыкший к порядку. Чуть наклонные буквы, а сами строчки, они были похожи на море, легкие волны в солнечный день, но при этом буквы были твердыми, ровными, так пишет только очень уверенный в себе человек. Такой почерк Соня видела в первый раз, если наклонить голову и чуть расфокусировать взгляд, то даже крючочки над буквами «б» и «д» были похожи на россыпь бликов на воде, и можно было бы увидеть красоту гармонии в письменных буквах.
– Надо же насколько один только почерк настроил меня на романтический лад, – сказала Соня сама себе, тихонько, хорошо, что играла музыка и никто не слышал ее слов, кроме Ольги, которая, кажется, прочитала по губам и тут же ей кивнула.
Максим 1856. Севастополь
«Мой город. Моя Судьба. Судьба Максима. Я же могу так говорить? Моя судьба остаться в этом городе. Севастополь. Иногда мне кажется, что я видел его во сне. И теперь я живу в этом сне и вот бы мне радоваться. Я удерживаю себя всеми силами от того, чтобы не идти вприпрыжку по улице, но я же офицер, мужчина, не пристало, наверное. Управление выделило мне жилье на последнем этаже на улице Ушакова, у меня большая просторная комната, есть даже ванная и самое главное, из моей комнаты, через окно можно выйти на крышу, там, где наша Нинель разбила сад. Недавно она посадила там небольшие персиковые деревья. Как если бы кроны деревьев защитили бы ее мир, разрушенный войной. Я принес земли, и наша хозяйка разрешила мне бывать в этом саду. Оттуда видно башню Морской библиотеки, это все, что от нее осталось и когда закатное солнце касается ее, кажется, что зефиры, барельефы на ней, оживают. Я могу смотреть на это часами, до тех пор, пока полностью не стемнеет. А потом небо… Такое небо бывает только у нас. Густое варево чернил, звезды такие разные, зовущие, яркие смотрят на разрушенный войной город. Но это камни. А Севастополь – это люди и это мы. Мы снова отстроим его…»
Соня перевернула письмо и присвистнула:18 октября 1856 года, Севастополь Максим Серебряков…
– Он жил девятнадцатом веке! А Виолетта
– Виолетта жила сразу после Великой Отечественной войны, а Максим после Крымской, – Ольга уже бегло просмотрела остальные письма.
– У меня по истории огромные пробелы, – честно призналась Соня и добавила, – я ее прогуливала.
Ольга улыбнулась уголком губ и допила кофе, – а я в это время была по-детски влюблена в историка и вообще не слушала о том, что он говорит.
– И Максим и Виолетта, оба воевали, были на войне. И после войны она их не оставила. Они продолжили быть там и мыслями и всем. Они оба ставили даты в конце, сделав нам этим большой подарок, я разложила письма Виолетты, она были немного запутаны – Ольга начала первая.
–Оля! – Соня рассмеялась, – ты гений. Я только подумала о том, что даты надо посмотреть. Разложить там и все такое. В этом подруги очень сочетались. Одна жила в центре собственного хаоса, а другая любила порядок. Только одна при этом работала с цифрами, а вторую с натяжкой можно было назвать ученой.
Соня, тем временем читая письмо Максима, вдруг, расхохоталась в голос.
– Ляля! Оля, а где тазик? Тот с фиалками и кувшином?
Ольга, усмехнулась домашнему имени «Ляля», прозвучавшему впервые, но очень естественно, молча показала на кухонный стол, на котором стоял пока еще ни разу не использованный нарядный дуэт. Это был старый умывальный набор начала двадцатого века подруги нашли его на чердаке на прошлой неделе, отмыли и планировали начать использовать в августе, когда пойдут фрукты и овощи и можно будет делать заготовки на зиму. Почему-то обе женщины мечтали начать варить варенье, хотя, ни одна ни другая, пока еще не представляли, как это делается. Да и варенье не особо любили. Соседка дала им несколько банок с яблочным вареньем, оно так и стояло в холодильнике.
Наверное, варенье было для них символом домашнего. Уюта?
– Слушай, – продолжила Соня.
«Севастополь мой удивительный город. До сих пор не знаю, как бы я показывал этот город кому-то из родных. Какие улицы первыми? Какие дома? Хотя показывать пока нечего. Город в руинах. Но я мечтаю. Вчера решил, что надо обживаться. Живу не на квартире, а словно в поле. Ранец и скатка, вроде бы и не нужно ничего больше. А ведь всегда в любом месте я умел быстро создать уют. Давай, я буду обращаться к тебе? Никогда не вел дневника, а тут решил начать сразу с писем и никак не могу понять, как будет лучше. Я буду писать тебе, «Мой дорогой друг». Так вот, представляешь, половину дня я просто гулял. Спустился к морю в районе старого акведука на Ушаковой балке и шел пешком пока не очнулся даже и не понял сразу где. В ноябре, мне кажется, что море делится своими сокровищами. Смеешься и правильно делаешь. Мы оба с тобой знаем, то море только терпит людское присутствие. А в ноябре оно торопливо избавляется от людского присутствия. Сегодня я нашел несколько очень красивых камней и две большие шишки. Шишки в море. Среди камней и пуль. Очень много пуль выбрасывает наше море. Правильно, зачем ему это железо.
Положил шишки на подоконник. Пусть солнце немного подсушит. Да и голо как-то. Наверное, нужны цветы. У нас в доме раньше всегда стояли цветы. Даже и не верится, как-то в то, какой была у меня прошлая жизнь.
Но пока вместо цветов у меня будет умывальный набор. Купил его по случаю в торговых рядах на набережной. Раньше там был рынок, а теперь, торговки просто раскладывают нехитрые товары на старых скатертях и мешковине. Городовые не гонят сами, порой останавливаются и покупают что-то. И еще купил веник… Почему-то мне кажется, что так и должен начинаться дом. Теперь у меня есть тазик, и кувшин, и веник. Вечером я налил в таз самой горячей воды и грел ноги. Мой командир всегда говорил, что от тепла ног и на душе будет теплее. А еще сегодня я понял, что мне тогда, день назад на рынке, не показалось. Куда бы я ни пошел, эта женщина, словно специально показывается мне на глаза. А когда видит, что я заметил ее, замирает и ждет. Она просто ждет, что я ее увижу, дает понять, что эта встреча не случайна, я вижу в ее глазах не насмешку. Голод, желание досадить мне и посмотреть на реакцию. Сегодня я понял, что устал от всей этой истории и просто посмотрел ей в глаза и кивнул. Как старой знакомой, тем более что таковой она и является. Большой привет из моей прошлой жизни. Даже рукой помахал, представляешь».