Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки
Шрифт:
Но именно поэтому, будь я начитанной девочкой-подростком в 2011 году, то при встрече с Леди Гага для меня бы моментально наступили все праздники сразу. Потому что Гага – всемирный, универсальный поп-кумир для всевозможных ботаников, уродов, изгоев и одиноких детей. На любом ее концерте царит атмосфера клуба – невозможно громкие басы, папарацци, водка – и дети-отщепенцы со всего города. В волосах у детей банки от кока-колы – как в клипе Telephone – слоганы на лицах, в зале обнимающиеся трансвеститы и двойники Морисси. И все они не отрывают глаз от женщины, на руке которой вытатуирована цитата из Рильке («В самый
Она, несомненно, вовсю работает с сексуальностью (если вы на прошлой неделе не видели крупным планом промежность Гага, значит, вы редко смотрите MTV), но это не уверенная в себе животная сексуальность любой другой поп-звезды. Поле Леди Гага – женская дисфункция, отчуждение и сексуальные неврозы. При подготовке дебютного альбома ей пришлось выдержать настоящую борьбу со звукозаписывающей компанией, которая хотела поместить на обложке ее фото на грани мягкого порно.
– Последнее, в чем нуждается молодая женщина, – это еще одна картинка поп-звезды, покрытой смазкой, корчащейся в песке и трогающей себя, – сказала она. – Мне пришлось неделю плакать, чтобы заставить изменить обложку.
Ее номер на MTV Award 2009 состоял в том, что ей на голову падала люстра – Леди Гага пела и постепенно «умирала», истекая кровью. За год до этого Кэти Перри выскакивала из торта.
Когда я пришла брать интервью у Леди Гага, мы сразу же подружились. После интервью она пригласила меня на «секс-вечеринку» в берлинском секс-клубе.
– Смотрела «С широко закрытыми глазами»? Нечто в этом роде, – предупредила она, шурша по проходу за кулисами черной накидкой из тафты от Александра Маккуина. – Я не отвечаю за то, что может случиться, и помни – пользоваться презервативом.
Мы промчались по Берлину в кортеже из автомобилей с затемненными стеклами, четыре авто впереди и четыре сзади, – ее служба безопасности эффективно отрезала следящих папарацци, просто перекрыв им обзор своими машинами, – и прибыли в заброшенный промышленный комплекс. Чтобы попасть на танцпол, нужно было пройти через лабиринт коридоров и мимо рядов крошечных кабинок, похожих на клетки, украшенных набором кроватей, ванн, подъемников и цепей.
– Для траханья, – услужливо объяснил наш немецкий спутник.
Местечко отличалось несомненной и экстремальной новизной, однако мы с Адрианом – английским пресс-секретарем Гаги – мгновенно выдали свою национальную принадлежность, взволнованно воскликнув: «Боже мой! Здесь можно курить!» Нам эта перспектива показалась куда более захватывающей, чем… какой-то перепихон.
Свита была небольшая: Гага, я, Адриан, ее визажист, один охранник и, пожалуй, еще двое. Мы вышли на небольшой танцпол клуба, переполненного трансвеститами, лесбиянками в матросских костюмах, мальчиками в обтягивающих футболках, девушками в черной коже.
Бешено колотилась музыка. Гигантский ошейник свисал с перекладины.
– Для траханья, – снова тот же услужливый немец.
Гага возглавила нашу группу. Один из наших спутников вроде бы
– Что вы хотите выпить? – прокричала она и заплатила за всех. – Обожаю грязные зассанные бары. В этом отношении я действительно старомодна.
Мы вошли в альков с протертой начисто банкеткой.
– Для траханья! – снова пояснил немец.
Гага скидывает накидку от Маккуина и швыряет в угол. Я немедленно на нее наступаю к ужасу содрогнувшегося визажиста, который бережно вытаскивает из-под моей ноги кусок тафты стоимостью 10 000 фунтов. На Гаге только лифчик, сетчатые колготки, трусики и блестки вокруг глаз.
– Ты знаешь, что мне сказала эта девушка в баре? – она прихлебывает виски и, затянувшись чьей-то сигаретой, передает ее обратно. – Она сказала: «Ты феминистка. Принято считать, что это значит “мужененавистница”, но это не так». Смешно, правда?
Ранее наш разговор коснулся вопроса, может ли Леди Гага назвать себя феминисткой. В лучших традициях разговоров о феминизме мы плавно съехали с решительных заявлений о поддержке эмансипации («Да, потому что я верю в права женщин и считаю, что мы должны до последнего отстаивать свою самость») на откровения о ее симпатиях («Девушка, которую я целовала в клипе Telephone, Хизер, она живет как мужчина. И поскольку мне по-настоящему нравятся женщины, могу признаться, что мужские качества у женщины заставляют меня чувствовать себя более… женственной. Когда мы целовались, у меня в животе трепетали бабочки»).
Мы пришли к выводу, что большинство женщин, как ни странно, «избегают» объявлять себя феминистками.
– Так она сказала мне то же самое! И она сексуальная! – просияла Гага.
Она указывает на девушку, которая выглядит как юнга от Жан-Поля Готье, с андрогинным ртом.
– Она великолепна, – вздыхает Леди Гага.
К двум часам ночи мы выпили много водки, и Леди Гага кладет голову мне на колени. Я тут же рожаю теорию: если один из ваших героев лежит пьяный у вас на коленях, это самый подходящий момент, чтобы поделиться всеми своими мыслями о нем, которые пришли вам в голову.
– Хотя ты почти раздета, – слегка чопорно сказала я, указывая на бюстгальтер и стринги Гага, – ты не… поддразниваешь меня, правда?
– Нет! – с пьяной улыбкой ответила Гага. – Это не для простаков, которые по своим хатам пялятся на порно и мастурбируют. Это не для них. Это для… нас.
И она махнула рукой в зал ночного клуба, переполненного лесбиянками, мотоциклистами и трансвеститами.
Гага существует не для траханья. Вы не можете проникнуть в нее. Как и большинство фигур, составивших историю поп-музыки, в частности, женщин-звезд, она поет свои песни не для того, чтобы трахаться или создавать впечатление, что она этого хочет. Она хочет разрушать и беспокоить. Для этого все и нужно: солнцезащитные очки-сигареты, кровати, охваченные пламенем, платья из сырого мяса, платиновые каблуки в форме циркуля, Гага, сидящая в ванной, – увеличенные средствами компьютерной графики глаза превращают ее в персонаж из манги. Ее иконография сбивает с толку и переворачивает с ног на голову все наши привычные представления.