Бытие и сознание
Шрифт:
Если проанализировать интроспективную концепцию, то в основе ее, как определяющее положение, мы найдем принцип непосредственности психического. Все материальное, внешнее, физическое опосредствовано через сознание, через психику; психика же есть первичная, непосредственная данность. В своей непосредственности она замыкается во внутренний мир и превращается в сугубо личностное достояние. Каждому субъекту даны только явления его сознания; они даны только ему и принципиально недоступны другому наблюдателю. Возможность объективного познания чужой психики, которое могло бы быть лишь опосредствованным, неизбежно отпадает. Но вместе с тем невозможным становится объективное познание психики и со стороны переживающего ее субъекта. Крайние и, в сущности, единственно последовательные интроспекционисты утверждали, что данные интроспекции абсолютно достоверны [95] . Это значит, что их нельзя опровергнуть; это так же справедливо, как и то, что их нельзя подтвердить. Если психическое непосредственно и не определяется в собственном своем содержании объективными опосредствованиями, то нет вообще объективной инстанции для того, чтобы проверить данные интроспекции. Возможность проверки, отличающей знание от веры, для психологии, таким
95
Очень ярко и последовательно эта точка зрения в русской литературе сформулирована Гротом. См. его «Основания экспериментальной психологии», опубликованные в качестве введения к вышедшему под его реакцией переводу «Очерка психологии» Вундта (М., 1897).
Нужно различать самонаблюдение как наблюдение, направленное на самого себя, на самопознание, и собственно интроспекцию, т. е. определенную порочную трактовку самонаблюдения. Суть интроспекционизма и интроспективного самонаблюдения и его порок не в том, что в нем познание субъекта направлено на самого себя. Никак не приходится отрицать возможности и необходимости самопознания, самосознания, самоотчета в целях самоконтроля. Направленность на самого себя в интроспекции не исходная, не основная, не определяющая, а производная черта. Смысл интроспекции – в утверждении самоотражения психического в самом себе: психическое – замкнутый мир «чистого» сознания, обособленного от материального мира; это дух, познающий себя через самого себя, непосредственно, минуя всякое материальное опосредствование.
Необходимость идти к познанию психики других людей через их поведение, через материальное опосредствование очевидна. Поэтому интроспекционизм обращается к самонаблюдению, которое как будто позволяет миновать всякое опосредствование через материальное. Здесь представляется иллюзорная возможность осуществлять познание психического, собственных переживаний субъекта, не выходя за пределы психического, оставаясь якобы в обособленном от материального, замкнутом духовном мире чистого сознания. В этом корень зла; против этого должна быть направлена критика, а не против самонаблюдения как такового.
Отрицание интроспекции и интроспекционизма никак не означает отрицания возможности самонаблюдения (в смысле наблюдения над самим собой). Отрицать самонаблюдение у человека означало бы в конечном счете отрицать самосознание, возможность самопознания. Самопознание же возможно и необходимо. Самонаблюдение может давать реальное познание, если оно не превращается в интроспекцию в вышеуказанном специфическом смысле, если оно строится, как и познание других людей, путем психологического анализа данных поведения [96] . В испытании жизни познаем мы самих себя. Нередко какой-нибудь наш поступок или реакция на поведение других людей впервые открывает нам самим глаза на чувство, которое до того мы до конца не осознавали. Самопознание и процесс самосознания такие, как они на самом деле есть, так же мало оправдывают интроспекционизм и отвечают идеалу интроспекции, интроспективного самонаблюдения, как и психологическое познание других людей.
96
Однако при оценке исследований, строившихся на данных самонаблюдения, надо учитывать одно существенное дополнительное обстоятельство. Исследования эти строятся обычно на данных самонаблюдения испытуемых. Недостаток использования исследователем данных самонаблюдения испытуемых заключается прежде всего в своеобразном смешении функций, попросту говоря в том, что исследователь при этом передоверяет свои функции испытуемому и сам превращается в протоколиста, регистрирующего данные, не являющиеся результатом его исследования. Показания же самонаблюдения испытуемых, не ставящих себе исследовательских целей, по большей части не удовлетворяют требованиям, предъявляемым к подлинно научному наблюдению, не заключают в себе достаточного анализа данных наблюдения, основанного на их всестороннем сопоставлении. Итак, самонаблюдение не только возможно, но и необходимо. Наблюдение за собой в принципе не менее возможно, чем наблюдение за другими людьми. Оно может быть и столь же объективно, как и наблюдение за другими людьми, оно только должно и может удовлетворять тем требованиям, которые вообще предъявляются ко всякому наблюдению, для того чтобы результаты его могли быть признаны объективными, т. е. научными.
Интроспекция как метод предназначалась специально для того, чтобы добывать «чистое» психологическое содержание, обособленное от материального мира. Основное требование, которое теоретики интроспекции и интроспективной теории сознания предъявляли к самонаблюдению (интроспекции) состояло именно в том, чтобы вычленить психическое содержание из всякой «предметной отнесенности». Очень обнаженно эта порочная тенденция выступила у Титченера. Основная «ошибка», которую, по мнению Титченера, делают «наивные» люди, не вытренированные специально для интроспекции, когда им предлагают дать отчет в том, что они переживают, ощущают, думают, заключается в том, что они при этом упоминают об объекте своих восприятий и представлений, о предмете своих ощущений и переживаний, о предмете своих дум. Эту «ошибку» Титченер назвал ошибкой стимула (stimulus error); она, согласно Титченеру, заключается в указании на объект, служащий «стимулом» переживания, ощущения, мысли и т. п., когда требуется охарактеризовать эти последние. Конечно, предмет мысли и мысль о предмете – не одно и то же. Но интроспекционист, как будто прикрываясь иногда этим положением, утверждает другое: в самой мысли о предмете он хочет оторвать мысль от предмета. Так Титченер и приходит к своему психологическому «экзистенциализму», утверждающему психическое как бытие особого рода, существующее якобы безотносительно к материальному объективному миру.
Таким образом, ясно, что теория интроспекции и теория отражения – это противоположности: одна отрицает то, что утверждает другая. Только теория отражения и ее понимание субъективности психического отвечает действительному положению дел: мысль неотделима от своего предмета, ощущение – от ощущаемого объекта, образ, восприятие от вещи, отображением которой он является. Поэтому субъективность психического – не абсолютная, не метафизическая; субъективное по форме, оно объективно по своему предметному содержанию, по своему источнику; это – во-первых. С этим связано второе: в субъективном образе объективного мира субъект познает прежде всего объективный мир, а не самого себя, не субъективную обусловленность своего образа. Эту последнюю он осознает как раз меньше и позже всего. Акт самонаблюдения, обращенный на самого себя, на субъективно переживаемое, может отсутствовать, а сложившийся у субъекта образ объективного мира будет делать свое дело, выполнять свою объективную роль – соответственно регулировать поведение, действия человека. В этой объективной роли, выполняемой образом в жизни и деятельности человека, в службе, которую образ несет, заключается его бытие, которое отнюдь не сводится к тому, что образ субъективно переживается. Он может существовать и действовать, не становясь предметом самонаблюдения. Когда он становится предметом самонаблюдения, субъективно переживаемым, бытие его этим не исчерпывается. Поэтому психологическое состояние субъекта может выступать в его самонаблюдении не адекватно. То, что люди сами о себе думают и что они на самом деле есть, далеко не всегда совпадает. Мало того, самое осознание своих собственных переживаний в акте самонаблюдения – тоже не только субъективное переживание, а объективный факт, имеющий объективные последствия. Человек, осознав свои переживания, служащие мотивами его поведения, действует иначе, чем человек, их не осознавший. В этом и заключается объективное бытие актов самосознания, самонаблюдения. И в самом самонаблюдении бытие психического не сводится к его данности переживающему субъекту.
Преодоление субъективизма в понимании психического никак не означает отрицания его субъективности. Как раз наоборот. Раскрытие подлинного научного понимания субъективности необходимо ведет к преодолению субъективизма, опирающегося на обособление субъективного от объективного.
Отвергая и преодолевая субъективизм, мы не отвергаем, а утверждаем субъекта и субъективное – субъективный, личный, «внутренний мир» человека в его истинном понимании. Речь идет лишь о том, чтобы вывести его из уединения, которое его обедняет, преодолеть обособление, от которого он неизбежно оскудевает, раскрыть и сделать доступными, близкими для субъективности человека дали и горизонты мира, укрепить связь «внутреннего мира» индивида с большим миром человечества, вселенной. (Лирика – подлинная, сокровеннейшая стихия душевной жизни человека – это, в сущности, и есть не что иное, как глубочайшая, интимнейшая субъективность, способная, выходя из своего уединения – в лице прежде всего другого человека – обнять весь мир.) Для преодоления субъективизма и утверждения субъективности в ее истинном понимании надо прежде всего преодолеть обособление психического, сознания от мира, от объективной реальности.
Мы говорили до сих пор об идеальности психического и его субъективности в общей форме, не специфицируя этих характеристик применительно к различным формам или уровням познания. Между тем и идеальность и субъективность выступают по-разному в восприятии и мышлении. На разных этапах или уровнях познания изменяются и они сами и их соотношение.
Психическое как идеальное в отношении к вещи, к материальному предмету – это, как выше отмечалось, лишь момент, сторона, аспект в отношении субъекта познания и действия к объективной реальности; на разных ступенях чувственного познания этот аспект идеального выделяется в более сложном целом – в познавательном отношении субъекта к объективному миру лишь при его анализе – в результате научной абстракции. Положение меняется уже с включением слова; объективированное в нем чувственное содержание начинает объективно выделяться как идеальное. Еще по-иному выступает идеальность содержания понятия, объективированного в слове, включенного в систему знания. В системе исторически сложившегося знания идеальное содержание выступает для субъекта как некая реально выделившаяся «объективная реальность» (наподобие того, как – по замечанию Маркса – абстракция труда вообще приобретает реальность c развитием капиталистического общества). В качестве идеального реально выступает по преимуществу понятие. Не случайно именно оно обособлялось и противопоставлялось объективным идеализмом материальному миру чувственно данных вещей.
Аналогично конкретно-различный смысл приобретает в восприятии и мышлении также положение о субъективности (и объективности) познания. Восприятие объективно в том смысле, что его объектом являются сами вещи и явления действительности (см. об этом ниже); но при этом в рамках восприятия выступающий в нем суммарный эффект взаимодействия субъекта с объектом познания не может быть расчленен так, чтобы чувственный образ вещи и ее свойств был однозначно определен только самой вещью. Так, например, ощущение тепла, которое дает рука, прикасающаяся к какому-нибудь телу, не однозначно характеризует тепловое состояние этого последнего, поскольку это ощущение определяется не только тепловым состоянием тела, а зависит и от состояния субъекта, его воспринимающего аппарата, от того, к каким – более теплым или более холодным – телам прикасался человек до того. Невозможность в рамках только чувственного познания до конца расчленить суммарный эффект взаимодействия субъекта с объектом и прийти, таким образом, к однозначному, инвариантному определению свойств объекта, зависящему только от них самих, и обусловливает объективную необходимость перехода познания к отвлеченному мышлению.
Можно, конечно, дать общее определение объективности познания, распространяющееся на все формы, на все ступени познания: объективность познания в этом общем ее значении – это адекватность познания бытию; можно указать и общий для всех ступеней или форм познания критерий объективности: этот критерий – практика. Но вместе с тем на каждой ступени познания по-иному выступает объективность и субъективность. Восприятие в его первичных формах – это по преимуществу созерцание более или менее непосредственно данного объекта; процесс восприятия как таковой в сознании не выступает (если не включать в восприятие целенаправленное наблюдение, которое является, собственно, чувственным мышлением). Мышление скорей выступает как мыслительная деятельность человека, субъекта мыслительной деятельности; в этом смысле в мышлении в большей мере, чем в восприятии, выступает его «субъективность» – в первом из выше выделенных, более общем значении этого слова; вместе с тем по содержанию абстрактное мышление достигает такой объективности, которая недоступна ощущению и восприятию.