Бытие. Краткий путеводитель
Шрифт:
Для обывателя же институционального, привыкшего обретаться в подданическом состоянии и условиях мощного патернализма со стороны правящих элит, проигрыш этих элит в конкурентной борьбе фактически означает утрату способа существования.
Чтобы понять это, достаточно представить себе ситуацию из не такого уж далекого прошлого человечества, когда смерть хозяина уже означала для его рабов гибель всего их мира. Еще более катастрофичней было бы для большинства из них положение, когда с утратой хозяина, они к тому же, остались один на один с необходимостью самостоятельно обеспечивать свое существование!
Именно потому наш российский обыватель не
Еще более сильны такие настроения в Ираке, Иране и Афганистане. В отличие от нас, там люди готовы на обильную кровь, чтобы защищать солидарно со своими элитами свой привычный уклад, хотя и не прочь попользоваться благами Западной цивилизации и технологии.
И вся суть проблемы действительно заключается в том, что основная масса народонаселения таких сообществ действительно боится утратить то, что составляет основу его национального бытования. Подавляющее большинство россиян не готово даже во имя более высокого качества жизни сменить привычный российский уклад на иной, в котором уровень благополучия зависит более от личных качеств, а не от степени государственного покровительства.
Мы готовы защищать свое исконное право на не гражданственность, на избавление от необходимости проявлять инициативы, напрягающие участием в общественно-политическом самоуправлении.
Мы готовы бороться насмерть за свою свободу от ответственности за судьбу страны. И даже гражданская война в России в начале XX века это была по сути именно всенародная битва за то, чтобы отдать себя кому-нибудь, кто претендует на роль спасителей Отечества. Это была воистину всенародная отрыжка на демократию. И не случайно именно сторонники учредительного собрания, сторонники налаживания реального демократического процесса первыми выбывали из междоусобной схватки, заварившейся в нашей стране после октябрьского (1917 года) переворота большевиков.
Поэтому стоит признать, что попытки в обозримом будущем искусственно создать у нас гражданские институты и взрастить гражданское общество, бессмысленны, как попытки выращивать помидоры на дне океана. Среда просто враждебна объекту взращивания. А потому, создавая гражданские муляжи, и сама действующая у нас власть даже не очень заботится придать им живой смысл [20] .
В этом нашем состоянии и содержится ключ к загадке устойчивости воспроизводства Российской системной организации: мы сами боимся утратить свою именно типовую цивилизационную идентичность.
Для русского человека, привыкшего к подданичеству, фундаментальные ценности гражданской цивилизации не более чем слова, а отнюдь не руководство к действию, что было подмечено многими, в том числе и блистательным нашим поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным в стихотворении «Из Пендемюнде»:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова,
Я не ропщу о том, что отказали боги,
Мне в сладкой участи оспаривать налоги,
Или мешать царям друг с другом воевать,
И мало горя мне свободно ли печать,
Морочит олухов, иль чуткая цензура,
В журнальных замыслах стесняет балагура,
Все это видите ль, слова, слова, слова.
Возможно сегодня, в отличие от исламского мира, мы уже не готовы пойти ради защиты своего цивилизационного своеобразия на пролитие крови, но защищать его пассивно, противясь, отторгая всем нутром своим и саботируя попытки привить у нас гражданские начала, мы будем еще долго.
И будем долго еще наездами пользоваться благами, характерными для Западной цивилизации и, вернувшись домой, лицемерно принижать их значение, объявляя западного человека тупым, бездуховным и вообще лишенным благодати, которой сподобились мы в своей национальной русской исключительности.
Это настроение российского срединного общества все более активно используют наши элиты. Они уже достаточно недвусмысленно выказывают готовность вовлечь нацию в прямую конфронтацию с западным сообществом. Этот настрой возникает, прежде всего, из опасения последствий коммуникативной революции, позволяющей обывателю все более свободно сравнивать конкурентные возможности элит и переходить под покровительство более успешной.
Отсюда стремление наших элит как более слабой стороны превентивно оградить своего обывателя от влияния извне, от искушения соблазном смены «покровителей» и тем более от соблазна ощутить преимущества свободной частной инициативы, чтобы не дай Бог, подорвать систему изнутри!
Именно потому сегодня в России элиты активно возбуждают и поощряют у обывателя враждебность к Западу. Так как у наших элит не достаточно ресурсов и мощи, чтобы применить к Западу наступательную стратегию, то они активно внедряют в сознание обывателя образ осажденной крепости. А в осажденной крепости любые действия элит могут быть представлены, как защита национального интереса. Даже если они на самом деле направлены на ограждение себя от конкуренции более эффективной системы общественного воспроизводства и ведут к снижению уровня обеспечения базовых потребностей россиян, а также критически снижают уровень безопасности.
Нам надо четко осознать, что обострение конфронтации России с Западом, наступление новой эры холодной войны, первопричина разворачивающегося конфликта христианско-иудейского и исламского миров связаны именно с системной несовместимостью самоорганизации народов институциональных и гражданских. И в ближайшем будущем нас ждут новые потрясения глобального масштаба. Они связаны прежде всего со стремлением элит западного мира распространить правила своей игры на чужое поле и стремлением наших элит защитить поддерживаемую ими неконкурентоспособную систему и нежеланием нас самих расставаться с привычным укладом.
При этом вполне очевидно, что именно либерально-демократическая система обеспечивает более высокие стандарты качества жизни. Она же, в результате замещения политических регуляторов механизмами экономической эффективности, значительно менее подвержена опасности «горячих» форм внутрисистемной конфликтности.
Не менее очевидно и то, что системная организация народов институциональных предполагает именно корпоративное авторитарно-бюрократическое государство, которое компенсирует свою экономическую неэффективность политическим изоляционизмом, защищаемым силовыми инструментами. Именно потому в отношениях государств с такими системами слабы интеграционные тенденции и риски конфликтов неизмеримо больше. Это подтверждается как нашей «дружбой» с ближайшими соседями, так и вообще мировой международной практикой.