Бытие
Шрифт:
– Причина всего этого может быть политическая, – предположила Лейси Дональдсон. – Наша договоренность о строительстве космической фабрики и лазера никогда не была полной и всеобщей. На Земле еще очень сильно Движение отречения. Под новым руководством – возможно, из-за какой-нибудь беды – популисты могли одержать верх и остановить процесс.
«Ой-е-ей», – подумал Хэмиш, вспоминая, как сам руководил этой распространенной по всей Земле фракцией.
– Поэтому, – продолжал мягкий голос Особо Мудрого, – проблема может оказаться временной. Часто бывает, что в действиях наступает перерыв, вид преодолевает эмоциональное напряжение и работа возобновляется.
– Так несколько раз было на планете Турбулентность, – добавил Посланец Осторожности. – Поэтому, вероятно, толчки, придающие нам ускорение, могут возобновиться в любой миг.
В обычных условиях это могло бы подбодрить Хэмиша, но сейчас любое согласие между Особо Мудрым и Посланцем действовало на него угнетающе.
Глядя вниз, он видел неизмеримую глубину и неостановимо нарастающую сложность и размышлял.
Почему бы прямо сейчас не нырнуть туда? Начать исследовать. Проверить волшебные способности. Увидеть чудеса, уже созданные силой воли других пассажиров… и, может, начать создавать кое-что свое.
Всю жизнь я славился своей креативностью. Может, это мой настоящий шанс – показать, чем владею. Воображением более живым, чем у любого другого человека!
Все равно ведь он всегда это планировал. Даже будь их зонд точно настроен на цель и в конце пути их точно ждал бы успех, все равно 99,9 процента времени он бы либо спал, либо занимался играми, моделированием и воображаемыми игровыми площадками.
По крайней мере на таком расстоянии мы еще можем пользоваться солнечной энергией. В холодных неосвещенных глубинах межзвездного пространства для всех обитателей замедлится само время, так как корабль будет беречь энергию.
– Что ж, – сказал кто-то из людей у него за спиной, – если это действительно так, если лазер выключили, могли бы хоть сообщить нам.
Профессор Нузон фыркнул.
– Скажите десяти миллионам маленьких комков, что все в порядке. Что нужно только немного подождать, пока реальные парни на Земле перестанут базарить. Зачем им это? Помните: мы не люди. Не граждане. Мы существа из зонда. Простые копии на борту цеппелина, который никуда не летит. Мы всего один механический посол из миллионов. Мы никто, чуваки. И они нам ничего не должны.
«Заткнись», – про себя пожелал Хэмиш. Но голос продолжал звучать.
– Думаю, надо принять другую возможность, братья и сестры. Йейевата. Что это просто политическое препятствие. Надо признать, что дело гораздо хуже. Что наш проклятый мир наконец сделал это!
– Что сделал? – спросил кто-то.
– Да провалился к черту. Пошел туда, куда попадают все плохие парни.
– Что вы…
– Земля взорвала себя, чуваки! Властителишки оставили все надежды! Все кончено. Вот почему никто не звонит нам по телефону.
Наступило долгое молчание. Хэмиш представил себе, как кристалл – вся их вселенная – улетает еще на несколько тысяч километров от Солнца. Какой долгий путь – и какое жалкое расстояние.
Наконец тихо и очень мягко заговорила Лейси Дональдсон:
– Что же… что пошло не так? Наши шансы на успех всегда были ничтожны. Было столько возможностей не справиться с переходом… все уничтожить… еще даже до того, как внешнее воздействие ухудшило положение.
Это могла быть война. Искусственно вызванная эпидемия. Нехватка продовольствия. Неудачный физический эксперимент. Экологическая катастрофа. Или…
Она замолчала, как будто поперхнувшись.
Хэмиш пристально всматривался в глубину. Половину его поля зрения занимала внутренняя стена корабля, корма обрывалась почти вертикально. А сразу за ней, по другую сторону этой преграды, – темно-коричневая масса. «Ящик», который пытались изучать Нузон и другие, пока не помешала более серьезная новость. Новость о неудаче. О том, что их бросили.
И о том, что мы, возможно, – последние остатки человечества. Которые даже не были успешно отправлены через бездну пространства к другим звездам. А оставлены внутри Солнечной системы, на борту «корабля», забитого генетическими и культурными богатствами. Дарами, предназначенными другим, далеко отсюда.
Вероятно, нам позволительно надеяться – или воображать, – что когда-нибудь один из этих кристаллических депозитариев подберут. Например, гости извне. И кто-нибудь сумеет расшифровать, изучить и насладиться тем, чем мы были… может, даже моими книгами и фильмами.
Но чтобы это случилось, какая-то раса должна выжить и стать первым настоящим звездным племенем. Какие-нибудь разумные существа должны найти настоящее лекарство и избежать западни.
Многих ловушек бытия.
Хэмиш знал, что у него много недостатков, но никто никогда не обвинял его в лени. Или невнимательности. Или в отсутствии страстного интереса к судьбе человечества.
Всю жизнь он искал возможные ошибки, «модели неудачи», способные подвергнуть вид опасности. Все, что он написал, частично должно было развлечь публику и принести ему много денег… но также предостеречь и помочь избежать новой ошибки. Пусть многие умники порицали его за нападки на науку в целом. Он сражался, спорил. Играл роль энергичного адвоката дьявола. Прокладывал дорогу в поисках змей, зыбучих песков и мин.
«Докажите, что я не прав, – требовал я всегда, – докажите, что такое несчастье невозможно. Но сначала я заставлю вас обратить на это внимание».
Вот главное. Вот что всегда лежало в основе всего написанного им.
Но, несмотря на все хорошее, что я сделал…
...в конечном счете оказалось, что это не имеет значения.
Ну, по крайней мере теперь человечество не будет требовать внимания остальных.
Если Земле пришел конец… или если клайд олигархов, используя Движение отречения, достиг своей цели и повсеместно утвердил феодализм… в любом случае планета перестанет быть источником космической эпидемии.