Бытие
Шрифт:
«Что останется от тебя через сто лет, Хэмми? – спросила она в тот день, когда они расстались, покончив (не без сожаления) с криками и гневными сценами. – Ждешь отдачи от заговоров с теми, кто правит миром? Думаешь войти в историю? Возьми любой из своих романов. Книга сохранится и будет по-прежнему волновать и радовать миллионы, когда забудется весь остальной вздор. Через много лет после того, как твое тело истлеет».
Конечно, она права. Однако Хэмиш знал, что ответит Пророк. Без Движения через сто лет человечества не станет, некому будет читать романы и вообще что-то делать.
По-прежнему думая о Кэролин, он понял, что она говорила и об их браке. Это тоже важно. С ним нужно было обращаться как с чем-то более прочным.
В ухе продолжал звучать голос Тенскватавы.
«Но я звоню не поэтому. Можете немедленно выйти на связь? Поступают новости. У меня дел по горло. Я должен присутствовать на конференции с аристократией в Швейцарии. Один из больших кланов newsblesse может наконец взойти на борт, присоединиться к Движению».
– Это великая новость.
«Да, нам нужны эти богатые ублюдки, так что я не могу отвернуться, даже когда меня ждут более срочные дела».
Хэмиш почувствовал, как спокойствие уступает место тревоге.
– Что-то более срочное, чем получить поддержку от триллионеров из первого сословия?
«Боюсь, что да. – Тенскватава помолчал. – Один из наших людей, Карлос Вентана, только что смог связаться с нами в обход системы безопасности НАСА. Он сообщает, что происходит нечто очень значительное».
– Вентана, – повторил Хэмиш. Это имя было ему знакомо. Богатый латиноамериканец. Владел огромной телефонной компанией в Бразилии, пока согласно Великому Договору его монополию не уничтожили. Тогда он занялся производством удобрений.
– Вы сказали – НАСА? Оно что, еще в деле?
«Вентана сейчас в качестве туриста находится на космической станции».
– Вы имеете в виду старую исследовательскую станцию. Не «Высокий Хилтон» или «Чжэн Хэ-тель»?
Хэмиш покачал головой, дивясь, – бразиллионер выбросил кучу денег на то, чтобы провести месяц в грязи.
«Совершенно верно. Захотел получить личный опыт, наверное. Это чистое везение – или судьба, – что у нас на борту был друг, когда это произошло».
– Что произошло?
Хэмиш едва сдерживал раздражение.
«Астронавты поймали или получили что-то оттуда. Все теперь в мыле».
– Да что такого они могли найти, чтобы…
«Подробности неясны. Но, возможно, это нарушитель спокойствия второго уровня. А может, и первого».
Хэмиш попытался припомнить разработанную десять лет назад номенклатуру «нарушителей»: инноваций или новых технологий, угрожающих хрупкой стабильности человечества. Вожди Движения приняли эту терминологию, но Хэмишу всегда было трудно запомнить точное значение ее разрядов. Конечно, надев очки, он мог бы попросить о помощи Ригглза.
– Первого уровня… – пробормотал он.
«О Иисус, бродящий по Андам! Неужели я все должен объяснять? Правительственные астронавты выловили что-то в глубинах космоса… и оно заговорило с ними! Очевидно, во время нашего разговора они уже расшифровывают целую серию коммуникационных протоколов!»
– Разговаривают? Вы хотите сказать…
«Ну, может, не настоящий разговор. Но достаточно, чтобы люди в Белом доме, и в Синем доме, и в Желтом доме забегали как угорелые. Хуже того: очень много профессионалов из чернильной братии знают об этом – чертовы слуги государства – и настаивают, чтобы мы надавили и вынудили президента наложить на все запрет. На этот раз все появится в новостях, Хэмиш».
– Из… космоса… – Он покивал. – Провокация… или розыгрыш… Может, китайцы…
«Нам бы очень повезло!»
Хэмиш продолжал соображать.
– …или это действительно прецедент. Что-то от инопланетян. О Боже!
Наступила очередь Тенскватавы замолчать. Паузу заполнил бой барабанов. Словно удары сердца, перебрасывающие мосты через время.
«Верно, – наконец произнес Пророк. – Возможно, это ерунда. Или удастся заключить новый договор с писаками. Отвлечь публику и закрыть это дело.
И все же возможности ужасающие. Может статься, у нас настоящая тревога, мой друг. У всех нас. У всего человечества».
Что можно сказать об опустошительной войне? Следует ли признать, что человечество выдержало одну проверку, не бросившись в оргию атомного уничтожения?
Еще живы миллионы людей, которые помнят советско-американское противостояние – «холодную войну», – когда на подводных лодках, в бомбардировщиках и шахтах ждали сотни водородных бомб. Полдесятка людей, среди которых были и с очень неровным нравом, могли выпустить ядерную мегасмерть. Любой из десятка кризисов мог завершиться гибелью человечества или даже всей жизни на Земле.
Один из мудрецов, создававших первую атомную бомбу, язвительно заметил: «Когда это человек, который изобрел новое оружие, не пустил его в ход?» Циники, принимая во внимание основной человеческий рефлекс впадать в гнев и воевать до последнего, считали положение безнадежным.
Но ничего не произошло. Даже когда День ужаса и «Хватай все и беги» произвели нечто немыслимое. Отошли ли мы от края пропасти, испугавшись предупреждающего грибообразного облака? Наказанные и тем самым спасенные машиной смерти?
Могли ли циники коренным образом ошибаться? Нет никаких доказательств того, что стремление к конфликтам вплетено в спирали человеческой ДНК. Да, в долгую мрачную эру племен и царей конфликты преобладали, от Вавилона и Египта до Монголии, Таити и Перу. Между 1000 и 1945 годами самый длительный период без войн – 51 год между битвой при Ватерлоо и австро-прусской войной. Этот спокойный промежуток приходится на промышленную революцию, когда миллионы переселились с ферм в город. Может, на какое-то время стало труднее находить солдат? Или люди были слишком заняты, чтобы воевать?
Конечно, впоследствии промышленность сделала войну еще более ужасной. Война перестала быть делом славы мачо и превратилась в оргию смерти, ее желали лишь чудовища, на ней мрачно сражались приличные люди, чтобы одолеть этих чудовищ.
Потом в Европе наступил мир. Потомки разбойников викингов, центурионов и гуннов превратились в пацифистов. Если не считать нескольких стычек, этнических волнений и нападений террористов, некогда свирепый континент целое столетие наслаждался покоем, сделавшись центром мирного, процветающего Единого Мира.
Некая теория утверждает, что демократии редко воюют друг с другом. Государства, которыми управляют аристократы, более импульсивны, расточительны и яростны. Но, чему бы ни приписывать эту перемену: процветанию или просвещению, глобальным контактам или Pax Americana, – она уничтожила представление, что в человеческом характере вечно пылает неугасимая и непредсказуемая война.
Хорошая новость? Яростное самоуничтожение не запрограммировано. Погружение в мировую войну, которая сожжет планету, не предопределено. Это вопрос выбора.
Плохая новость – та же самая.
Это вопрос выбора.
14
Сокровище
Некоторое время назад наступила ночь, и теперь батарейка его факела отказывала. Это наряду с крайней усталостью заставило Пэня Сянбина наконец прекратить поиски новых сокровищ в тайнике, обнаруженном под затонувшей виллой. К тому же в цилиндре почти кончился сжатый воздух, в груди горело от нырков в узкое отверстие, чтобы схватить первое, что попадалось на глаза.
«Ты умрешь, если не остановишься, – наконец сказал он себе. – И кто-то другой заберет сокровища».