Бюджетно-сметная планета

Шекли Роберт

– Но и та небольшая часть суши, что мне досталась, забита пустынями, болотами, джунглями и горами.

– Зато как живописно, - парировал я.

– Мне не нужна живописность! - разбушевался старикан. - Одного океана, дюжины озер, пары рек, одного-двух горных хребтов вполне хватило бы. И тогда планета окажет благотворное влияние на ее обитателей. А вы мне что за пакость подсунули!

– На то есть свои причины, - я пожал плечами.

В действительности, чтобы не остаться внакладе, нам пришлось использовать бывшие в употреблении горы, а в придачу целый ворох рек и океанов,

в качестве балласта, да пару пустынь, купленных по дешевке у планетного старьевщика Ури. Но в мои планы не входило посвящать его во все подробности.

– Ах, причины! - возопил он. - А что я скажу своему народу? Я заселяю планету целой расой, может, двумя или тремя. Это будут люди, созданные по моему образу и подобию, а люди, как и я, - ужасно привередливый народец. Что я им теперь скажу?

Вообще-то я знал, что им сказать, но мне не хотелось грубить. Тогда я сделал вид, что погружен в раздумья. И вот что странно: я и в самом деле думал. И придумал - всем трюкам трюк.

– А вы откройте им простую научную истину, - начал я. - Скажите им, что с точки зрения науки все сущее должно существовать.

– Что-что? - переспросил он.

– Это детерминизм, - продолжал я, на ходу придумывая слово. - Все очень просто, хотя и предназначено для посвященных. Начнем с того, что форма соответствует функции. Следовательно, ваша планета является как раз тем, чем и должна быть по той простой причине, что она существует . Далее, наука постоянна. Поэтому если нечто не является постоянным, то оно не есть наука. И наконец, все подчиняется определенным правилам. Правила эти не всегда понятны, но в их существовании сомневаться не приходится. Теперь ясно, что не следует задаваться вопросом: "почему это вместо того?" А следует спрашивать: "как оно действует ?"

Он назадавал мне кучу каверзных вопросов. Старик оказался сообразительным малым. Но в инженерном деле, правда, ни бельмеса не смыслил. Он подвизался на ниве этики, морали, религии и прочей зауми. Так что веских возражений он мне представить не мог. Один из тех, кто без ума от абстракций, и поэтому с воодушевлением принялся повторять:

– Сущее должно существовать. Гм-м. Очень заковыристая формула и не лишенная налета стоицизма. Я, пожалуй, включу кое-что из этих прозрений в учение, которое преподаю своему народу... Но скажите мне, как я могу примирить неопределенную фатальность науки со свободной волей, которой собираюсь наделить свой народ?

Тут старик чуть не загнал меня в угол. Но я улыбнулся, откашлялся, чтобы выиграть время на размышления, и продолжил:

– Ответ очевиден! - что всегда служит хорошим ответом.

– Наверняка, - сказал он. - Но я что-то его не улавливаю.

– Послушайте, - говорю я ему. - А разве свободная воля, которой вы намерены одарить своих людей, не есть, в свою очередь, тоже разновидность фатальности?

– Можно сказать и так. Но разница...

– К тому же, - поспешно добавил я, - с каких это пор свободная воля и фатальность несовместимы?

– Конечно, они кажутся несовместимыми, - кивнул он.

– Поскольку вы не понимаете, что из себя представляет наука, парировал я, исполнив старый трюк. - Видите ли, уважаемый,

один из фундаментальных законов науки гласит: случайность во всем играет роль. Случайность, я уверен, вы знаете, является математическим эквивалентом свободной воли.

– Вы противоречите сами себе, - возразил он.

– Так и есть, - сказал я. - Противоречие - еще один основополагающий закон вселенной. Противоречие вызывает борьбу, без которой все сущее пришло бы к энтропии. Поэтому у нас не могло бы существовать ни планет, ни вселенных, если бы все сущее не находилось в состоянии, на первый взгляд, непримиримого противоречия.

– На первый взгляд? - быстро отреагировал он.

– Именно, - сказал я. - Противоречие, которое можно условно определить как наличие сдвоенных противоположностей, еще не все. Возьмем, к примеру, отдельную изолированную тенденцию. Что будет, если довести ее до предела?

– Не имею ни малейшего понятия, - признался старик. - Отсутствие конкретности в подобной дискуссии...

– А будет вот что, - сказал я. - Тенденция превратится в свою противоположность.

– Неужели! - воскликнул он, потрясенный.

Просто умора, когда эта религиозная публика пытается разбираться в науке.

– Именно, - заверил его я. - У меня в лаборатории есть доказательства, правда, их демонстрация несколько скучновата...

– Ну что вы, я верю вам на слово, - сказал старик. - Ведь мы заключили Договор.

Он всегда пользовался этим словом, когда речь шла о контракте. Смысл тот же, зато как звучит!

– "Сдвоенные противоположности", - бормотал он, - "детерменизм", "превращение в собственную противоположность". Как все хитро.

– И в то же время эстетично, - отметил я. - Но я еще не покончил с преобразованием крайностей.

– Продолжайте, будьте добры, - попросил он.

– Благодарю. Итак, энтропия - это когда предмет продолжает двигаться, если этому не мешает внешнее воздействие (и если мешает, тоже иногда - по своему опыту знаю). Вот энтропия и толкает предмет к своей противоположности. Если нечто доводится до собственной противоположности, то и все остальное доводится до противоположностей, ибо наука последовательна. Видите, какая картина? Все эти противоположности трансформируются и... превращаются в свои противоположности. На более высоком уровне организации мы имеем дело с группами противоположностей, которые проделывают то же самое. Потом выше и выше. Пока все понятно?

– Пожалуй, - кивнул он.

– Отлично. Теперь напрашивается естественный вопрос, ставить ли на этом точку? Я хочу сказать, заканчивается ли все тем, что все противоположности сначала выворачиваются шиворот-навыворот, а потом выворот-нашиворот? И вот что удивительно, оказывается, нет! Эти противоположности, которые знай себе кувыркаются, словно дрессированные тюлени, суть всего лишь одна сторона медали. Потому что... - и тут я заговорил низким голосом, - есть мудрость, которая видит дальше суеты и толкотни вещного мира. Эта мудрость, сэр, зрит сквозь воображаемые свойства реальных вещей и видит глубинные механизмы вселенной, пребывающие в состоянии как бы великой и возвышенной гармонии.