Бюджетный отдых
Шрифт:
Как тут не поверить, что есть и там добрые люди.
Надо признаться, что окружающие были ошарашены такой изобретательностью Аллы Викторовны. А она больше всего сокрушалась о том, что её родители или ученики могли в таком виде увидеть. Но ей всё сошло с рук...
* * *
«Я тоже так могу!», - решительно подумала я и, вскочив на постели, повернула к вошедшим перекошенное лицо с косматой головой.
–
– спросила я, шепелявя, и тут же отвернулась, укрывшись простынёй с головой.
Духота, бардак и стол, заваленный лекарствами, были моими декорациями. И мне - главному и единственному здесь гениальному актёру - хватило нескольких секунд, чтобы оценить обстановку: горничная - в извиняющемся шоке; «подселёнка» - амёба в очках!
– в культурным шоке.
– Простите!
– услышала я голос горничной, а затем - щелчок закрывающейся входной двери.
«Ура! Победа! Нормальный здоровый человек ни за что не подселится к прибабахнутой болезной тётке, да ещё за две тысячи триста в день!», - радовалась я, как ребёнок.
Сил появилось столько, будто в меня их влили из ведра.
Напевая, я спустила ноги на пол и на носочках протанцевала в ванную. Хорошенько вымылась, уложила волосы феном, накрасила губы. Заправила покрывалом постель, убрала со стола и выбросила использованные лекарства и шприцы, хорошие - спрятала в ящик тумбочки. Затем раскрыла шторы и впустила свежий морской ветер в комнату...
Ужин прошёл прекрасно.
Семья «бегемотихи» оказалась обязательной, и к моему приходу они уже уходили, отужинав и пожелав мне приятного аппетита. А я, ужинав с именно таким аппетитом, только сейчас поняла: какая же я была голодная!
«Сейчас отдохну, и - на море!», - мечтала я.
Солнце садилось. Высоченные сосны подсвечивались снизу его последними лучами. Мир был добр ко мне в этот ласковый вечер?
Ага...
Я поднялась в номер за полотенцем и купальником. Открыла дверь...
– Давайте знакомиться! Меня зовут Инна! В моём номере, на соседней кровати сидела «подселёнка»-амёба в очках.
В чём и где я ошиблась? Чего не просчитала?..
Часть 13. Заключительная
Я, признаться, была крайне удивлена такому сюрпризу. Подумала: «Вот это номер!», - а вслух сказала:
– Меня зовут Оксана.
«Как же это необычно, когда в наше время тебе селят в номер совершено чужого человека. Номеров свободных - завались! Какая необходимость тесниться? Для экономии чего? Электроэнергии? Труда горничных?», - так думала я, но ответов не находила...
А «киндер-сюрприз», между тем, начала осваивать территорию.
«Что ж? Законно...», - сказала я себе и молча откатила чемодан к своей кровати, не имея ни малейшего желания его сейчас распаковывать.
Как только проход освободился, Инну прорвало. Было такое впечатление, что я убрала чемодан с её языка.
– Мон шер, - сыпала она, грассируя.
– Вы даже не представляете, кто к вам подселился! Было время, когда мне открывали лимузины! Я живу в Париже...
«А я - в Кологриве (20)...», - хотелось пошутить мне, но я промолчала.
И не только потому, что вступать было рано - даже имей я такое желание, слово вставить было бы некуда. Папа Инны, с её слов, был полковником внешней разведки, но недавно скончался, чем нанёс ей непоправимую травму. Она закончила МГИМО. Работала в посольстве России в Бельгии, а теперь - в связи с выходом на пенсию - преподаёт в своей альма-матер. Всё это она сдабривала французской речью, в которой изредка проскакивал малорусский говор.
– Я поплакала немножко у ресепшен, узнала, что вы моложе меня на целых 14 лет, и решила, что мы с вами найдём общий язык, - тарахтела она, - Я с молодёжью всегда нахожу общий язык.
– А плакать-то зачем надо было?
– не сдержалась я.
– Вы так негостеприимно меня встретили, так негостеприимно... Даже не поздоровались. Но потом я решила, что вы спали и не ждали меня...
Ответов не требовалось. Создавалось впечатление, что она разговаривает сама с собой, перемежая русские слова французскими. Или - ещё какими. Я не сильна во французском.
Мозг мой работал: вопросов с каждой секундой становилось всё больше. На 62 года она совсем не выглядела. Высокая, красивая, умная... Странная... Плакала два часа и пошла селиться к болезной тётке, то есть - ко мне. Надо добавить, что угрозы я от неё не чувствовала. Мне было её жаль почему-то. Мне всегда всех жаль: сильных - за силу, слабых - за слабость...
Чемодан её был замотан плёнкой. Она прилетела: рассказывала про самолёт и попутчиков...
Во время её рассказа я наблюдала за ней - она начинала мне нравиться.
Я поняла, почему она вызывает у меня симпатию - она похожа на мою крёстную, мамину сестру. Крёстная была очень красивой женщиной. Чересчур красивой для послевоенных лет. Мой отец был фартовым парнем - эдакий «свободный художник». Таким нравятся красивые женщины. А крёстной не нравились «свободные художники». Зато моя мама была от него без ума.
Мама была большая модница, и такая же - большой ребёнок. От маминой безумной влюблённости в папу - который в свою очередь был страстно влюблён в мою крёстную - родилась я. И выросла похожей, как ни странно, и на папу, и на крёстную. Представляете, как бывает! Жалко, что папа этого не увидел...