Бюст Бернини

Пирс Йен

Та же мысль появилась и сейчас. Болтливость ди Соузы сослужила ему добрую службу на первоначальном этапе их знакомства. И вот теперь это.

— А музей-то совсем новенький, верно? — заметил ди Соуза, не обращая внимания на растерянность Аргайла. — Не могу сказать, что производит впечатление.

— На остальных тоже. В том-то и проблема. Артур Морзби потратил уйму денег, а толку почти ноль.

— Бедняга, — сочувственно протянул испанец.

— Да уж. Все это просто ужасно. Так что теперь они вряд ли мечтают даже о сравнении с Гетти. Они на пороге войны. А известно

ли тебе, что музей Гетти является точной копией Вилла дей Папири в Геркулануме?

Ди Соуза кивнул.

— А эти задумали построить точную копию дворца Диоклетиана в Сплите, размером примерно с Пентагон, но только еще более дорогой. Если верить слухам, тут можно будет разместить целый Лувр, и еще останется место для проведения Олимпийских игр.

Гектор потер руки.

— И ведь все это пространство надо чем-то заполнить, мальчик мой. Нет, это просто великолепно! Надо сказать, я оказался здесь вовремя. Когда начинается строительство?

Аргайл пытался умерить его энтузиазм:

— Не слишком раскатывай губы. Я так понимаю, они хотят заставить Морзби расписаться на пустом листке бумаги. А он не из тех, кто любит, чтобы на него давили. Впрочем, с архитектором поговорить можешь. Бродит тут днем и ночью, и в глазах блеск безумства. И все бормочет чего-то себе под нос. Он своего рода гуру, проповедует сочетание постмодернизма с классической традицией. Короче, крыша у человека поехала. Тот еще шарлатан.

К этому времени Аргайл уже смирился с присутствием ди Соузы, и они брели по лужайке бок о бок, чтобы испанец мог продемонстрировать себя окружающим. Ди Соуза все еще злился, что никто не встретил его в аэропорту.

— Ну а эти твои бесценные предметы? — спросил Аргайл, игнорируя свистки и крики охранника, призывающего их не ходить по траве. — Где они?

— В аэропорту, где же еще? Прибыли пару дней назад. Но сам знаешь, что за типы эти таможенники. Везде, во всем мире одинаковы. И все из-за других вещей, которые я привез.

— Каких еще вещей?

— Лангтона. Он сгребает все подряд. Ничего выдающегося, насколько я понимаю, но он захотел вернуть сюда кое-что. И попросил меня организовать перевозку. Еще одна приличная сумма мне, довольный клиент. Да любой человек должен быть просто счастлив, угождая персоне с доступом к таким деньжищам, тебе не кажется?

Гектор продолжал болтать, перескакивая с предмета на предмет с бойкостью горного козла. Весь этот треп о важном клиенте — полная чушь, Аргайл знал это точно; своей карьерой Гектор был прежде всего обязан стилю, а не существу дела. И вдруг ди Соуза резко умолк, и Аргайл увидел, как из административного здания показалась чья-то маленькая фигурка. Она направлялась прямо к ним.

— Стало быть, эти края все же обитаемы, — заметил ди Соуза. — Кто этот маленький человечек?

— Директор музея. Самуэль Тейнет. Приятный, но немного беспокойный человек… Приветствую вас, мистер Тейнет, — продолжил Аргайл, переходя на английский, когда директор подошел поближе. — Как поживаете? Наслаждаетесь жизнью?

С директорами музеев следовало поддерживать хорошие отношения, особенно если они распоряжались средствами, превышающими бюджет

всех итальянских музеев, вместе взятых. Хотя бы в этом они с ди Соузой сходились во мнении.

В своей характеристике Аргайл был точен, но все же немного покривил душой. Если Самуэль Тейнет и выглядел обеспокоенным, то только потому, что ему было о чем беспокоиться. Руководить музеем всегда непросто, но если твой хозяин — человек со средневековыми замашками, требующий, чтобы каждая его прихоть воспринималась как божественная команда свыше, жизнь становится практически невыносимой.

Надо сказать, что Тейнет не соответствовал расхожим представлениям о типичном калифорнийце. Где стройность и высокий рост, красивый загар, веселая небрежность и уверенность в том, что весь мир принадлежит исключительно ему? Ничего подобного не наблюдалось. Тейнет — коротышка с явным избытком веса, тяготеет к сугубо официальному стилю в одежде и по натуре сдержан до невропатии. Он не из тех, кто тратит время и энергию на теннис или серфинг. Да и откуда было взяться времени и энергии, если Тейнет разрывался между беспокойством и фанатичной преданностью музею.

Для последнего ему нужны были деньги, а чтобы их получить, надо было беспардонно подхалимничать перед патроном и владельцем музея. И нет в том ничего необычного: все директора музеев перед кем-то заискивают и лебезят, будь то владелец, спонсор или совет директоров. Это как бы подразумевается, становится частью должности; причем кое-кто склонен считать это самой главной ее частью. А все остальные сотрудники музея вынуждены заискивать и лебезить перед директором. Ко времени, когда заберешься на самый верх, освоишь это ремесло в совершенстве.

Но даже для хорошо натренированного подхалима Артур Морзби II представлял крепкий орешек. Бесполезно было говорить ему, какой он чудесный и замечательный, он и сам знал. Это была данность, как восход солнца или подоходный налог. У Морзби были свои причуды и капризы. Он считал себя прежде всего бизнесменом и любил, чтобы реальность представала перед ним в виде толково разработанных концепций и бюджетных планов. Морзби также предпочитал иметь дело с людьми подтянутыми, стройными, подлыми и голодными. И сколько ни хлопотал и ни радел за свой музей Тейнет, его никак нельзя было назвать стройным. И хотя порой он бывал подлым, но уж под определение голодного никак не подходил. Отсюда и нервы, и постоянное беспокойство; и одна лишь перспектива столкновения с великим человеком уже за неделю вызывала у Тейнета бессонницу.

— Боюсь, в данный момент мне пришлось столкнуться сразу с несколькими критическими ситуациями, — ответил директор на вопрос Аргайла. Громко чихнул, слишком поздно достал платок. Громко высморкался, и вид у него был такой виноватый. — Аллергия, — объяснил он. — Я очень подвержен аллергиям.

— Вот как? А я не заметил никакого кризиса. Кстати, позвольте представить, сеньор ди Соуза. Только что прибыл с вашими новыми скульптурами.

Этот достаточно невинный комментарий вызвал у Тейнета еще один припадок беспокойства. Брови у него сошлись на переносице, и он встревоженно уставился на ди Соузу.