Бывшая моего брата. Я ненавижу ее...

Ройс Мэри

Дрожь охватывает мое тело, и я наконец замедляю толчки, обессиленно утыкаясь в ее затылок своим лбом, пытаясь выровнять шумное неровное дыхание. Алевтина тоже борется за возможность дышать, отчасти оттого, что я придавливаю ее своим телом.

С гортанным рычанием выхожу из нее и заваливаюсь на спину, выдыхая свое облегчение слишком громко. С минуту мы лежим неподвижно, а я с запозданием думаю, не был ли я слишком груб с ней. Чертов идиот. Алевтина собирается подняться, но я порываюсь в ее сторону и притягиваю обмякшее тело в объятия.

— Я сделал тебе больно? —

хриплый голос путается в ее волосах.

Но Алевтина лишь качает головой, сильнее прижимаясь к моей груди. Или позволяет мне делать это.

Сейчас я чувствую необходимость держать эту девушку в своих руках, впитывать ее тепло и порывистое дыхание кожей.

— Тогда почему ты собиралась уйти? — мой тон смягчается.

Некоторое время она молчит, едва уловимо касаясь кончиками пальцев моих грудных мышц, а потом я слышу тихий шелест ее голоса:

— Мне просто стало стыдно… за свое поведение…

Тяжело вздохнув, я зарываюсь носом в ее мягкие волосы и сильнее стискиваю в своих объятиях.

К черту все ее заморочки. Мы созданы друг для друга, и я больше не собираюсь ждать, чтобы обнять свою женщину, поцеловать или трахнуть ее.

Не знаю, что между нами. Пока у меня нет точного определния.

Но определенно что-то важное.

***

Я просыпаюсь до трели будильника, и мне требуется пара минут, чтобы проморгаться и понять причину своего пробуждения. Но я авансом получаю тянущую тяжесть в груди. Электронные часы на стене показывают без пятнадцати пять, и, только рассмотрев цифры, я обращаю внимание на расслабленное тело Алевтины, накрывающее меня сверху и дарящее мне непривычное тепло.

На улице еще темно, но я так хорошо ее вижу, словно от нее исходит какое-то внутреннее свечение.

Свет всегда любил ее.

Точно так же как и я любил видеть его в ней. Всегда. Он притягивал каждый сантиметр моего тела к ней. Даже когда ненависть занимала большую часть меня. Но теперь все иначе… я хочу другого. Я хочу впустить этот свет в себя. Впервые за многолетнее скитание в темноте я хочу покончить со всем вот так просто. Просто позволив этой девушке любить меня и показывать мне, как правильно делать это для нее.

Сейчас, спящая на моей груди, обнимающая меня руками и ногами, она выглядит прекрасно и одновременно уязвимо. На мгновение я задумываюсь: что было бы, если бы я не сдался своим чувствам и не последовал за ней в тот день на конференции? Какой была бы ее жизнь без меня? В чьей кровати она сейчас лежала бы? И кому дарила бы свое тепло?

В этот момент Алевтина шевелится и припечатывает коленом мне по утреннему стояку, словно опровергает доводы моей больной фантазии.

Сдавливаю челюсти и, прорычав глухое ругательство, качаю головой.

От одной только мысли, что на моем месте мог быть другой мужчина, у меня скручивает живот. Мне становится настолько тошно, что я отгоняю от себя это ревнивое дерьмо и, аккуратно приподняв Алевтину, перекладываю ее на подушку, чтобы как можно незаметней выскользнуть из постели. Не хочу ее разбудить. Но и лежать с адским утренним стояком рядом с ней выше моих сил. И, по всей видимости, опасно. Но когда я сжимаю поверх штанов свой болезненный стояк, еще не пришедший в себя после удара в пах, понимаю, что причина не только в особенностях мужской физиологии. Причина моего приподнятого настроения прямо сейчас потягивается в кровати, а после, повернувшись на другой бок, выпячивает свою соблазнительную задницу.

Воспоминания о том, как ее киска сжимала мой член, вызывают неконтролируемую волну жара. А следом и желание устроиться между ее бедер. Твою мать… Потребность разбудить Алевтину языком буквально гудит под кожей.

В каком-то отчаянии я растираю лицо ладонями в попытке заглушить разгорающийся голод и направляюсь в гардеробную. Уверен, мне еще аукнется то, что сегодня ночью я воспользовался ее уязвимым положением. Но я ничего не могу поделать с тем, как кровь вновь закипает в моих венах и лавиной устремляется в пах, когда Алевтина поворачивается на спину и, вытянув над головой руки, продолжает спать в позе, которая теперь отчетливо демонстрирует ее выступающие соски.

Надев свежую рубашку и брюки, возвращаюсь в спальню и, зажав под мышкой пиджак, на ходу застегиваю запонки. К картине на постели добавился обнаженный живот Алевтины. Судя по всему, от ее бесконечных ворочаний футболка задралась до критических пределов, будто ее хозяйка насмехается надо мной.

То, что я сейчас вижу в своей кровати, выглядит как влажная мечта Амедео Модильяни.

Прочистив горло, я разворачиваюсь и с напряжением в паху выхожу из комнаты. От греха подальше. Абсурд ситуации в том, что самый настоящий грех был именно в том, что я отказывался согрешить между ее ног.

Господи, блядь. Мне срочно нужна чашка кофе, иначе мой мозг весь день будет думать только о девушке, которую я оставил в своей постели.

Алевтина всегда была моей заразой. А сейчас она прогрессирует до неизлечимой стадии. Но проблема в том, что я не хочу избавлять себя от нее. Она может пустить корни в любой орган, который посчитает нужным. Я больше не попытаюсь вырвать ее и причинить боль одному из нас.

Больше нет.

Становится слишком очевидно, что Алевтина стала именно той женщиной, которая смогла поставить меня на колени.

Фигурально. Но этого достаточно, чтобы я хотел склонить оба колена, если того потребует ее удовольствие.

На часах шесть утра, а мои мысли по-прежнему балансируют между воспоминаниями о влажной киске и желанием развернуть машину и вернуться к ней. Черт возьми. Еще никогда воздержание не причиняло мне столько хлопот после. Стоит только представить, как ее миниатюрная попка терлась о мой член, выпрашивая хорошую порку, в паху вновь все напрягается. Все это вызывает во мне собственнический голод, и, судя по всему, я на грани одержимости. Иначе я не знаю, как объяснить боль в паху от желания бросить все к чертовой матери и вернуться домой, чтобы взять ее вновь. Кстати, мне стоит задаться вопросом, сколько нам можно будет трахаться, потому что моя одержимость не должна навредить ребенку.