Бывшие. Мне не больно

Черничная Даша

Отчего же тогда так болит внутри? Аж дыхание спирает, не могу вдохнуть полной грудью. Может, это рак? Рак легких? Качаю головой, пытаясь сбросить с себя этот бред.

В какой-то момент мне даже стало жалко парня, ведь, судя по его реакции, Слава действительно ничего не помнил. И его потрясение, и разбитое состояние стали тому подтверждением. Тем не менее это ничего не меняет и не снимает с него ответственности.

Сижу на кухне и верчу в руках чашку с горячим чаем. Вчера Соня окончательно развелась и осталась у Димки.

Не знаю, что у них там происходит, но, надеюсь, разберутся в своих эмоциях и снова будут вместе. Всей душой болею за ребят.

А мне бы разобраться с собой и собственными тревогами.

Ближе к обеду возвращается растрепанная Соня и прямиком отправляется в ванную комнату. А я, как верная подруга, видя ее опухшие от слез глаза, беру вино, два бокала и захожу к ней.

Ставлю возле ванной стул, сажусь и устраиваю на коленях тарелку с сырной нарезкой. Вася, которого принесла мне соседка с первого этажа, нарезает круги по полу и облизывается.

— Я просто долбаная трусиха! — воет Соня и опускается в пенную воду, скрываясь на несколько секунд из виду.

Выныривает и хватает ртом воздух.

— И ты просто взяла и сбежала? — недоумевая переспрашиваю.

— Да-а-а, — отвечает со стоном и откидывается на бортик.

— Ну ты даешь, Калинина! — произношу разочарованно. — На, выпей!

Протягиваю ей бокал с вином.

— Пить в двенадцать дня?! — вскидывает брови.

— Обмыть твой развод никогда не рано, поэтому пей. Тем более что ты сейчас просто взорвешься от своего невроза!

Соня осушает половину бокала и морщится.

— Э-э-э, мать! — качаю головой и протягиваю кусок сыра: — На-ка, закуси!

Подруга съедает его, а следом я отправляю ей эклер. Вася решает присоединиться к девичнику и прыгает мне на колени. Гад тут же подхватывает когтем сыр и тянет в рот.

— Вкусно-то как! — восхищается она. — Где купила?

— Сама сделала, — хмыкаю.

Соня распахивает удивленно глаза:

— Это очень вкусно! Дай еще!

Улыбаясь, протягиваю ей пирожное.

— Вот это вы выдали с Димой. Но ты знаешь, я рада за тебя. За вас.

— Что?

— То самое, Сонька.

— Ты, верно, не расслышала, о чем я тут говорила, да?

— Все я слышала, — отмахиваюсь. — Вот смотри, что происходит: после пяти лет брака ты разводишься. Да еще как разводишься! Сначала узнаешь о том, что у мужа другая семья и вообще ребенок от другой. Потом он избивает тебя, а после все-таки дает развод. И вот вместо того, чтобы страдать по своему бывшему мужу, ты полностью переключаешься на своего предыдущего бывшего. Ну не прелесть ли?

— Невеста его прелесть, Тань. А я обычная тварь. Представь картину: заходит в квартиру эта прекрасная Аделия, а тут я. В рубашке, надетой шиворот-навыворот, и с потеками туши под глазами. Это мерзко, Тань. И она не заслуживает такого.

— А чего заслуживает? Чтобы ее обманывали, а потом она

узнала бы об изменах чисто случайно? Зря ты не разрешила Диме поговорить с этой Аделией. Это было бы честно и правильно.

— А у тебя со Славой что? — переключается на меня.

Разливаю вино, и Вася с готовностью ныряет мордой в бокал.

— Прошу, не задавай мне вопросы, на которые у меня нет ответа.

— Откуда ты его знаешь?

— О-о-о, это очень долгая и некрасивая история. Но я не хочу сейчас об этом. Может быть, потом когда-нибудь, — стараюсь говорить нейтрально, но голос все равно ломается.

Сонька собирается и убегает по делам, а я снова остаюсь одна в квартире. Работы у меня много, но я решила взять себе выходной. Никаких дедлайнов нет, меня нигде не ждут. Никаких встреч и отмененный свиданий. Даже Эндрю — и тот молчит. Слился. Скорее всего, в сиськи Инги. Что-что, а они у нее шикарные, это даже я заметила.

Гетеросексуальный Андрюха был обречен.

Кутаясь в теплый кардиган, иду на кухню. Пока Василий доедает остатки сыра, я допиваю вино и доедаю эклеры. Он зыркает пьяненьким взглядом на меня. Знаю, знаю, нельзя котам алкоголь. Но что уж тут поделать — назад не отмотать. Все как в жизни.

Звоню матери.

— Татьяна, на выходных нужно морковь посадить. И чеснок. Приезжай.

— У меня не получится, мам, — мямлю вяло.

Получится. Просто я не хочу этого делать.

— Значит, как жрать домашнее, так ты первая, а как потрудиться, так я сама горбатиться должна? — мама включает режим ультразвука.

— Да я уже два года все в магазине покупаю, мам, — бормочу тихо.

— Вырастила помощничку… — не слышит меня. — Белоручка, даже банку огурцов закатать не в состоянии.

— Я помогу, правда…

— И в кого ты какая неблагодарная?! Я же все для тебя! Ну как об стенку горох…

— Да нет же, мам…

— Нечего сказать? Конечно, нечего! Потому что я права, а тебя жизнь еще обязательно ткнет носом! Попадется тебе свекровь-грымза, а ты даже петуха разделать не можешь.

— Мам, ты любила когда-нибудь? — тихая слеза катится по моей щеке и падает в бокал.

— Что? — у мамы даже голос меняется.

— Любила, мам? — еле слышно.

— Кого? — она не понимает.

— Папу? Меня? Себя?

— Удумала же чушь! — визг. — Папенька твой обычный кобель, нет его у тебя. А тебя я люблю, иначе, что, по-твоему, я делаю?

— Третируешь, гнобишь, абьюзишь…

— Нахваталась пиндосских слов! Вот говорила я тебе не смотреть эти глупые зарубежные передачи. И что? Я была права, запудрили тебе мозг!

Бесполезно.

Слезы льются потоком.

— Я в магазин захожу, не могу разговаривать. Пока, мам.

Не дожидаясь ответа, кладу трубку. Достаю из заначки сигареты, открываю окно и курю. Одну за одной. Дышу дымом, успокаиваюсь. В дверь звонят, спешу открыть.