Бывшие. Мой секрет
Шрифт:
— Все-таки ручка болит? — сдерживая слезы в голосе, спрашиваю зачем-то, хотя ответ очевиден.
Не зря она так ее берегла.
Но что это может быть — перелом? Но разве при переломе она могла бы так спокойно двигать рукой весь вечер?
Я помню, когда у меня был перелом, и это… непередаваемая боль.
Боже, ну как?.. Как ей помочь?!
Вновь беру рыдающую малышку на руки, на этот раз бережнее, аккуратнее, не касаясь руки. Ева не вырывается. Я поднимаюсь, хожу с ней по комнате, согревая и баюкая, и совершенно
Черт! Я даже в скорую позвонить не могу!
Потому что сейчас дочь меня ни за что не отпустит, а с ней плачущей на руках я даже телефон не смогу найти и поднять. Но если и дозвонюсь каким-то чудом, то сотрудник колл-центра меня просто не услышит — Евин плач не останавливается ни на секунду и даже не становится хоть немного тише.
Она рыдает так горько, взахлеб, что сердце разрывается. Я готова поменяться с ней местами, согласна переломать себе и ноги, и обе руки, лишь бы моя доченька перестала чувствовать боль, но жаль, детская присказка "у кошки боли" в реале не работает.
Я готова на что угодно, чтобы помочь ей, но вынуждена просто ходить и шептать на ушко якобы успокаивающие слова. Пока она не успокоится, у меня буквально связаны руки.
Но еще не придумали слов, которые снимают физическую боль.
Ну почему именно сегодня я одна?
"Где же ты, Дима, когда ты так нужен?!" мысленно воплю я в потолок и вздрагиваю от мощного стука в дверь.
Даже Ева на мгновение перестает плакать и смотрит в сторону коридора.
— Дима! Слава Богу! — кидаюсь я к двери.
"Но как он узнал?" мелькает мысль, когда я резко поворачиваю замок.
— Скорую помощь вызывали? Я отвезу вас в больницу.
Глава 28. Перелом
(POV Кирилл)
Когда я услышал этот крик в трубке — резкий, отчаянный, бьющий по нервам, — во мне что-то сломалось.
Буквально. С треском и хрустом.
Точнее, надломилось там внутри это что-то еще раньше, когда я вдруг проснулся — как уснул, не помню, — как после чьего-то толчка, с дико колотящимся, будто рвущимся с цепи сердцем. Я и не знал, что мой мотор может работать на таких бешеных скоростях, но эта мысль во мне не задержалась. Ее вытеснила полностью затопившая меня необъяснимая, безотчетная тревога. В груди сосало и шарашило так, будто я что-то такое страшное или плохое знаю, но не помню.
Точнее, помню, но не все, а лишь одну-единственную деталь — я должен срочно позвонить Рите.
Я проснулся с этой мыслью, будто во сне мне ее кто-то шепнул.
Ощущение, что Рита не в порядке, было даже не ощущением, а четкой уверенностью. Вещий сон?..
Я тут же набрал ей, ни на миг не задумавшись, что уже ночь, что это неуместно, что рядом Ольга — мне надо позвонить, и я звоню.
Это же просто.
— У вас все в порядке?
— У нас? — она явно удивилась.
То ли звонку, то ли
Я почти выдохнул, что моя тревога оказалась ложной, как тут же раздался этот душераздирающий крик маленькой девочки.
Девочки, которая странным образом была мне небезразлична.
Ее крик подбросил меня, заставив вскочить на ноги. Я даже качнулся вперед, словно собирался бежать к ней. Но куда?..
Эта мысль отрезвила, и я начал действовать.
С разгона влетев в гардеробную, быстро натянул первые попавшиеся носки, лишь бы одинакового цвета, сунул ноги в узкие джинсы и схватил старый худак.
Ольга проводила меня взглядом "куда ты в таком виде?", но я не стал отвечать. Не хотелось ей врать. Наврался я уже…
Пообещав "Потом расскажу", выскочил из дома, а, сев в машину, принялся решать непростую задачу, как попасть к Марго в квартиру, не организовав себе визит в ментовку.
— Как ты вошел? У нас дом на охране, вообще-то, — негромким голосом пытает меня Марго, пока ее дочь уводят на рентген запястного сустава.
Переставь провожать взглядом успокоившуюся, но все еще страдающую от боли девочку, я поворачиваю голову к своей бывшей.
— Это важно? — по серым, с темной окантовкой, глазам, обычно ярким и блестящим, а сейчас уставшим, считываю, что важно, и признаюсь нехотя: — Заплатил, пригрозил, надавил. Навел шороху, короче.
Пытаюсь сгладить сказанное улыбкой.
Выходит дерьмово, но она этого не видит.
— Придется как-то объяснять это Димке, — тянет задумчиво и будто бы не мне, но уже через секунду стреляет в меня новым вопросом: — А номер квартиры как узнал?
— Ну, консьерж сказал. Еще в прошлый раз. Я как знал, что пригодится.
Долго лупит по мне своими глазами-свинцовыми пулями, автоматной очередью, и неожиданно просит:
— Обещай больше ничего обо мне не узнавать. Спасибо, что помог, я это ценю, очень, но больше не надо. Пожалуйста.
— Чего именно не надо? — заметно суровеет мой голос.
— Лезть в мою жизнь, — чеканит каждое слово.
Без злости в голосе и взгляде, но достаточно ультимативно.
Ненавижу ультиматумы.
— А если нет?
— Мы больше не будем видеться. И я прекращаю работу над твоим домом.
— Ты не можешь, — чувствуя, что нервничаю так сильно, что у меня начинают подрагивать мышцы на руках, я сую их в карман. — Тогда ты потеряешь фирму.
— Потерю фирмы я как-нибудь переживу, а потерю, — едва заметно запинается, — Димы — нет.
В груди снова раздается отчетливый хруст. Там еще осталось чему ломаться?..
Диму ты боишься потерять? Диму, да?!
От избытка эмоций — негативных — меня ломает всего! Я весь в переломах. Открытых…
Это напрягает, это… бесит! И я не сдерживаюсь. Бью по больному, ибо не надо делать больно мне!