Бывшие
Шрифт:
Я стараюсь веселиться, участвую в конкурсах, танцую с приглашающими меня мужчинами, просто танцую, пью, получаю удовольствие, получаю комплименты.
Но, то и дело мои глаза находят столик руководства, за которым помимо всех прочих сидит Стёпа. Элегантный, красивый. И он не один. С ним высокая блондинка, возможно просто так на вечер, а, скорее всего это его девушка. И я раз за разом кидаю косые взгляды то на него, то на неё.
Я, конечно, выглядела прекрасно, спасибо Лиде, это она постаралась. Помогла выбрать платье. Красивое и элегантное, единственное, облегающие, и не предполагающее нижнего белья. И если бюстгальтер, я отстояла, то трусы, даже стринги, Лида отвергла. Такую лекцию мне прочитала, про то, как все колхозницы мира одевают трусы, и на ягодицах видны
Это видимо чисто женское. И это видимо ревность. Я не привыкла врать себе. Признаю это. И всё же я думала, что смогла пережить это. Тогда шесть лет назад, девочка Роза, умирала. Казнила себя за глупую ошибку, сожалела каждую минуту, о том что совершила, и старалась найти себе оправдания. Но это было тогда, давно. Я справилась. Я смогла. И вот сейчас глядя, на то, как Стёпа склонился к девушке, и спокойно улыбается ей, ухаживает, что-то рассказывает, я понимаю, я не справилась, я не пережила. Я, как и на этом корпоративе делаю вид, что всё хорошо, и мне не больно.
— Так всё я пошла! — Лидка встала, разгладила несуществующие сладки, на платье, слегка повела плечиками.
— Куда? — удивилась я, разглядывая как подруга, освежает губы, блеском.
— Генерального на танец приглашу, — отвечает она и кладёт свой клатч на стол, — его блондинка вовремя утопала, и песня как раз подходящая.
И модельной походкой пошла к столу руководства. А она, между прочим, тоже без нижнего белья и в чулках, и фигура у неё классная, пышная грудь, тонкая талия, и шикарная зад… бёдра. Серое тонкое платье струиться, облегает красивую фигуру.
Я честно, заставляла себя не пялиться, но мне было интересно, выгорит ли у неё. Выгорело. Только она так умеет. Что она там пела, я не слышала, но Стёпу на танцпол вытащила. Они медленно покачивались в танце, Лида что-то говорила, он кивал в ответ.
А моё бедное сердце, в который раз за вечер сгорело, обуглилось, и развеялось прахом. Поэтому когда меня позвал на танец Савелий Петрович, я не дрогнув, согласилась. Савелий Петрович был коммерческим директором, и знакомы мы были давно, с самого первого дня. Ему было около сорока пяти. Высокий, но с животиком. Женат, но у нас ходили слухи, что падок он был на некоторых особ, особенно на Лидку. Подруга всегда загадочно молчала, когда я её спрашивала об этом. Ко мне же шеф не приставал, ни на что не намекал, и был мной глубоко уважаем.
Мы тоже медленно кружились, на танцполе, пока не докружили до Лиды с генеральным.
— Ой, Степан Дмитриевич, не возражаете, произведём обмен, — вдруг сказал Савелий Петрович, и быстро и технично отжал у него Лидку, а меня всучил Стёпе. Я даже сообразить ничего не успела, да никто не успел.
И вот на моей талии замирает рука Стефа, он переплетает наши пальцы на другой, и я несмело кладу на его плёчо ладонь. Смотреть даже не пытаюсь, пытаюсь справиться с волнением и участившимся дыханием, прямо слышу, как грохает моё сердце. Стёпа ведёт, медленно, под ритм лиричной песни, закручивает, бедро касается моего, совсем на миг, и мои пальцы дрожат. Я робко поднимаю взгляд, и тут же обжигаюсь об его. Дыхание и без того неровное, сбивается. Я отвожу глаза, и вздрагиваю когда его рука на талии, скользит выше, а потом вновь опускается, а переплетенные пальцы сжимают мои. Я не выдержу! Я сейчас просто разорву наш медленный, мазохистский танец, и убегу. Его аромат околдовывает меня, и от тела так и пышет жаром. Из расстегнутой на шее рубашки виднеется пульсирующая жилка, когда он слегка поворачивает голову, и я облизываю губы, вспоминая какова на вкус эта кожа. По телу разливается тепло. Но расслабиться не получается, я только больше завожусь, когда он снова, следуя танцу, прижимает слегка и невзначай. Моя грудь,
— Я хочу тебя! — говорит он. — Хочу тебя прямо сейчас!
— Что?! — отшатываюсь от него, думая, что мне показалось от перевозбуждения.
Он вперил в меня немигающий взгляд, и я осматриваюсь по сторонам, но нас особо никто не обращает внимания. Я отступаю ещё на шаг, ошеломлённая, ошарашенная. Вижу по потемневшим глазам, то, что он сказал мне, не показалось. Я отступаю, и ретируюсь, шаг за шагом. Пока не спускаюсь вниз, и не остаюсь в темном вестибюле. Здесь тихо и прохладно, и мысли можно собрать в кучу.
Но как только я отлипаю от каменой холодной стены, решив, что справилась с волнением, на горизонте появляется Стёпа.
— Не подходи, — дрожит мой голос.
— Тише, тише! — он всё же подходит.
— Стеф… — срывается с моих губ, я совсем обескуражена его поведением. Не пойму его!
— Иди сюда, — он притягивает меня к себе, вжимает в своё тело.
— Что ты творишь? — я вяло трепыхаюсь, больше от неожиданности. Его руки скользят вверх вниз, исследуя мои изгибы, задирают платье, оголяя ягодицы. Упираюсь ему в грудь, но тут, же сдаюсь, обнимаю за шею и прижимаюсь сама. Не могу сопротивляться. И он правильно воспринимает это, как моё согласие, и толкает меня куда-то спиной.
Какая-то каморка, кладовка. Темно и затхло. Я натыкаюсь спиной на что твёрдое, оно с грохотом падает, но я даже разобраться не успеваю, как Степа стягивает платье с плеч и груди, отодвигает бюстгальтер, и жмёт руками грудь. Я вспыхиваю от этой грубости, и с губ моих срывается стон. А он жадно припадает к шее, и кусает кожу, так же ненасытно, жёстко и даже больно, но я позволяю ему, я сама так хочу.
Я зарываюсь пальцами в его волосы лохмачу его причёску, хочу поцеловать, хочу ощутить жар его губ, но он уворачивается, и склоняется к оголенной груди. И мне остаётся только дрожать и запрокидывать голову, открывая чувствительные места, для новых укусов, и поцелуев. Кожа горит под его пальцами, под его губами. Я сама тянусь к его брюкам, и расстегиваю ремень, а потом ширинку, достаю твердый член, сжимаю в руке. Стеф и без того пыхтит, а сейчас вообще рычит. Бесцеремонно и резко толкает меня к стене, убирает мою руку, и я слышу шуршание фольги. Он всегда помнит о презервативах. А уже в следующее мгновение, он подхватывает меня под ягодицы, упирает спиной в шершавую, холодную стену, и тут же врывается, входит одним толчком, и я вскрикиваю от накатившего удовольствия, и крепче обхватываю его плечи, стараясь удобнее выгнуться, чтобы ни капли не пропустить того блаженства, что ждёт меня впереди. Он толкается быстро, грубо. Вколачивает меня в твердую стену, и пыхтит горячим дыханием в ухо. Я громко постанываю, и жадно ловлю воздух, мне его не хватает, от переполняющих меня эмоции, я словно задыхаюсь.
— Сколько у тебя было мужиков, за эти шесть лет, — сипит он, продолжает вбиваться в меня.
— Что? — переспрашиваю я, не в силах собрать свои мозги в кучу.
— Сколько мужиков трахали тебя после меня? — повторяет он.
Меня словно холодной водой облили.
— Отвали, Стеф! — я пытаюсь его оттолкнуть, вырваться из железной хватки, но он только усиливает напор, и, перехватив одной рукой мои ягодицы, другой сжимает железной хваткой мой подбородок, задирая моё лицо выше, заставляя смотреть туда, где его глаза, в темноте всё равно не видно.
— Отвечай! — рычит он, опаляя горячим дыханием лицо.
— Два! — выдыхаю я. — Двое мужчин, — поправляюсь я, и он словно скалиться на меня, в темноте не разглядеть, но судя по звукам, ответ ему не нравиться. Он усиливает напор, словно раздавить меня хочет. А я прижимаюсь ближе, подчиняясь ритму и острому удовольствию, на грани боли. Трусь оголённой грудью, о ткань шелковой рубашки, и стону с придыханием, прикрывая глаза, чувствуя, что финиш совсем рядом. Я готова отдаться сейчас без остатка. Только ему. Моему единственному мужчине. Пусть даже такому дикому.