Бывший. Сжигая дотла
Шрифт:
– Не понимаю. Он же на тебя надышаться не мог. Девки все со злости кипятком ссали. Как поверил-то?
– И я не понимала. Как последняя тряпка, все звонила ему, бегала за ним, хотела достучаться. А он меня игнорил.
Маська меня пожалела, вправила мозги.
Я и ей не верила до последнего. Но увиденное своими глазами и услышанное собственными ушами…
– Инга, да не унижайся ты так. Смотреть противно! – Маська встречает меня на пороге дома Горелова. – Ты, что? Всерьез
Я смотрю на нее больными глазами и не понимаю, что она хочет мне сказать.
– Пойдем, – психуя, Маська дергает меня за руку и втаскивает в дом.
Тащит меня в гостиную первого этажа, где в центре на кресле Горелов под грохот музыки из колонок трахает какую-то девицу. С меня словно кожу заживо сдирают. Вижу, как ходят мышцы под кожей, как характерно толкается он между задранных ног. На меня обрушивается тонна боли. Или даже мегатонны. Ясно одно, мне столько не выдержать.
Дав мне полюбоваться, Маська выталкивает меня обратно в прихожую.
– Теперь поняла?
Не в силах сказать хоть что-то, я тупо смотрю на нее. Меня парализовало. Остановка сердца. Прямо сейчас я умираю.
– На, – протягивает она мне телефон, включив какую-то запись. – Послушай и очнись.
«Да пошла она… Если она не понимает, что заебала… эти ее серые глазки… Избавьтесь… Насрать как… Фотки скину…»
Глава 8
Демон
Ушла.
И забрала с собой воздух.
Вот же, только что был. И нету. Я, оказывается, шесть месяцев не дышал. И сейчас готов сорваться вслед. Чтоб еще хоть немного хапнуть, набрать про запас перед неизбежной ломкой.
Давит грудину, кулаки чешутся.
Размахиваюсь и запускаю стакан в стену. Мелким крошевом разлетаются осколки, но облегчения нет. Беру другой, под руку попадается тот, из которого пила Инга.
С цепочкой на дне.
Отпиваю, прижимаясь губами там, где след от помады. И кажется, будто яд снова проникает в каждую клетку, заставляя тело гореть. Даже запах ее духов задерживается в комнате, чтобы продолжать меня изводить.
Тогда, после финального разговора с Ингой, я безвылазно надирался дома неделю, устраивая полный пиздец, как во времена до нее. Нужно было стереть Ингу из памяти, выдрать из себя, пусть с мясом.
Недельный загул не помог. Все равно оставаться там, где она стонала подо мной, врала с нежной улыбкой, клялась, было невыносимо, и я на четыре месяца свалил к отцу в Лондон, где он быстро выбил из меня дурь.
С тех пор мне насрать на все. Плевать. Я умер, сдох. Нет эмоций, зато нет этих сраных фантомных болей.
Так лучше.
Было.
Но
Нихрена не прошло. Не отпустило.
Так же коротит, заливая вены бешенством напополам со жгучим желанием.
И я не могу остановить это. Все катится к ебеням. Процесс запущен.
С тормозами у меня всегда было туго. А Инга нахер вырвала ручник еще давно. Она всегда меня вышибает на раз. С самой первой встречи.
Она меня уже тогда бесила.
Хер знает почему, но бесила.
Тогда еще можно было спастись. Я так думаю. Но это не точно.
Я попал под этот каток.
Сам, блядь, сунул голову в петлю.
В тот день я рано приехал к универу. Притащился и уже сорок минут ждал Рэма. С утра было всрато. Настроение говенное. Семь раз позвонил придурку, семь раз услышал, что он уже выезжает. Бриллиантовая рука отдыхает, как Рэм на выход собирается. Пижон долбаный.
Я отсидел себе в машине всю жопу, вот и выперся из тачки размять булки. Полпачки скурил от безделья. Скоро никотин покапает из носа.
Плюхаюсь на лавку, а напротив на парапете она крутится в попытках сделать удачное сэлфи. Мордаха ее бесит. Такая восторженно счастливая, какая по утрам бывает только у недоумков. Раздражает до невозможности сладенькая улыбочка, широко распахнутые глаза, волосы на ветру, который, мать его, никак не задерет юбку, полощутся, как у Ариэль, если б она была ведьмой. И вайб такой придурошно жизнерадостный.
А я за юбкой слежу как пацан сопливый. Задерется или нет. Короткая, а даже ветром никак не поднимается. Я уже извелся, какого цвета на ней трусы?
Куцая джинсовка распахнута. Сиськи маленькие как я люблю.
Ну нах. В баню!
Не до траха щас. Хотя можно было бы часок скоротать.
И тут она спрыгивает, мелькнув-таки чем-то белым между ног, и подходит ко мне.
– Можешь сфоткать?
И глазки тупит в землю. Я-то взглядом сразу ныряю в вырез. Без лифчика. Стесняшка, твою мать! Сиськи острые натягивают ткань сарафана. Какого цвета у нее соски? Розовые или коричневые?
– Ну давай, – зло говорю я, бесясь на оживающий член. Иначе она так и будет крутить передо мной круглой задницей. Я, блядь, уверен, что это все – для меня спектакль. Но я Маське с утра обещал не грубить никому до обеда.
Она опять забирается на проклятый парапет: за ним спуск на проспект, и все там любят фотаться, типа ка на фоне неба. Срань. Приходится оторвать зад от лавки.
– Готов? – повертевшись, спрашивает коза.
– Угу, – чувствую себя как сраный сталкер с объективом на максимальное увеличение, потому что мне внезапно нравится смотреть на нее в экран. Изврат.
Я прицеливаюсь, а эта коза делает какую-то балетную хрень и застывает в такой позе, что меня прошибает холодный пот. Это какой же талант для койки. Разом представляю, как можно ее стоя, задрав ее ногу на плечо.