Ц-5

Большаков Валерий Петрович

— Оба! — тряхнула головой Маша. — Или обе? Как сказать?

— А как не скажи, — наметила Света улыбку, — всё верно…

— Да ну вас, — стесненно буркнул я, роняя ручку. — Обеих!

Кряхтя, сунулся под стол, косясь на Ритины коленки. Я едва дотянулся до «Пеликана», а вот гадский колпачок…

Не становиться же мне на карачки, лишь бы выцарапать его! Напрягая руку, я мысленно прошипел: «Да иди ж ты сюда!»

Колпачок шевельнулся, и я выцепил его кончиками пальцев.

«Показалось…» — мелькнуло в голове.

Понедельник, 12

апреля. После уроков

Первомайск, улица Дзержинского

Ко Дню космонавтики вышел роскошный номер «Техники — молодежи». На обложке и развороте — красочные, любовно прорисованные картинки, хоть вырезай и на стенку клей.

Старт Н-1 «Раскат» с Байконура… Пилотируемый ТКС в разрезе… Долговременная лунная база «Звезда»… Прелесть!

А на большой перемене я, как комсорг школы, ходил с важным видом по рекреации, оценивая стенгазеты. Праздничные выпуски были перенасыщены ракетами, звездолетами и пыльными тропинками. Победил 9 «Б».

Но куда интересней было наблюдать за одноклассниками — их реально захватывал космос, они по-настоящему, от души радовались и гордились. Хоть хэштеги выставляй — #космоснаш, #мыпервые! Только некуда пока…

После занятий — сразу домой, как ВРИО мамы с папой. Сперва ответственность меня напрягала, но я быстро втянулся. Да и сестричку не баловал особо, порядок в квартире — на ней.

А вечерами слал бодрые рапорты по электронке — ребенок двоек не нахватал, накормлен, спать уложен. Ну, и хвалил подопечную для пущего позитива. Вот, мол, Настя простирнула белье — сама, по своему хотению! Пусть мамочка умилится…

…Разделавшись с домашкой, я подошел к окну и отдернул штору. Возможно, ощущение нарождающихся надежд приходит весной не потому вовсе, что солнце начинает припекать. Голые деревья, еще вчера скорбно воздевавшие кривые ветки, сегодня кутаются в легчайший муар нежной зелени. Парная чернота земли подергивается травяным пухом, а в воздухе сквозит лучезарность. Всеобщее обновление захватывает и людей, отбившихся от природы, кружит их в хороводе перерождений, заряжая новой верой и любовью.

Я глубоко вдохнул, улавливая сквознячок из форточки. Прозрачные клубы изумрудной и малахитовой опуши в парке — еще не очевидность апреля. Нужно пройти в бывшую родительскую спальню, чтобы разглядеть частный сектор по речным берегам. Там цветут сады.

Вишни и груши обволакиваются пышной белой кипенью. Еще клейкая листва как следует не распустилась, а путаница ветвей уже гнется под ворохами соцветий. Минует день-другой, и яблони тоже примерят невестины платья. Весна — пора упований!

Летом жизнь царит и буйствует, не ведая печалей листопада. Какие уж там робкие надежды! Сплошная сбыча мечт. Но вот я вбираю полную грудь будоражащего апрельского духа — и хочется жить! «Любить неистово и пылко, как будто бы в последний раз…»

Поймав себя на том, что пристально гляжу на пустой стакан, дотянулся до синего сифона, заправленного с вечера, и выдавил шипучую струю. Покачал стакан, вспенивая воду легким посылом.

Две недели энергия держится во мне, не истекая. А это значит, что мои внутренние «батарейки» выздоровели, обратившись в генератор, как раньше, до клешнятой хвори. Как уж там всё устроилось в моем мозгу — бог весть, но больше я не позволю «маленьким серым клеточкам» уродоваться, расползаясь мерзкими кляксами астроцитом. Но и растрачивать силу зря, на глупые фокусы, тоже не стану.

Вернулся дар? Хорошо. Весна же! Но близить слезливую осень не стоит…

Боязливый стук в дверь вырвал меня из накатов суждений. Задирая брови в немом вопросе — чего ж не звонят? — вышел в прихожую и повернул ключ. За порогом стояла Инна.

Я обмер. В душе всё ощетинилось и сжалось. Хлябь воспоминаний хлынула по центральной нервной, мешая сладость с горечью. Рваные мысли замельтешили, множа сумбур в голове.

Хорошистка оделась вызывающе модно, а вот макияжа и следа не было, как у девчонки в «чистом цеху». Впрочем, Инна, как ни крутила ее любовно-киношная жизнь, не утратила юной свежести. Да, поблекла немного, да, закатилось прежнее сияние глаз, но ей же еще и восемнадцати нет!

«Стоп! — притормозил я поток сознания. — Сегодня ж двенадцатое…»

— Здравствуй, — не смело вытолкнула нежданная гостья, шаря взглядом по моему лицу, словно ища ответ на не заданный вопрос.

— Привет, — в памяти заиграл оркестр Франка Пурселя. Смычки исторгали пронзительную мелодию «Манчестер — Ливерпуль». — Заходи.

Потупив глазки, девушка переступила порог и легонько щелкнула задвижкой.

— С днем рождения, — мои губы наметили улыбку.

Дивный ротик Инны приоткрылся, будто силясь вымолвить то, что давно просилось на язык — и слезы потекли у девушки из глаз. Она махом закрыла лицо ладонями — маслянисто блеснуло обручальное кольцо — и заревела.

— Прости меня! Ну, прости! Ну, пожалуйста! — гостья выталкивала слова глухо и невнятно, давясь рыданиями. — Ну, не могу я так больше! Прости-и!

И что мне было делать? Я ничего не забыл, ни обиды, ни боли, но и зла своей «бывшей» не желал. Без особой охоты, но мои руки обняли Инну за плечи. Девушка моментально стиснула мою шею руками, прижалась, дрожа и выплакивая свои горести.

— Не плачь… Рёва-корова… — пшеничную косу моей школьной любови состригли ради роли, и пальцы перебирали короткие светлые пряди. — За что мне тебя прощать? Что ты такого натворила? Ну, влюбился, признаю. И что? Не утолил вожделения? Ну, да, жалко, конечно! — улыбнулся я. — Такую красотулю не затащил в постель!

Инна подняла заплаканное лицо и смущенно улыбнулась сквозь слезы. Утешая, я поцеловал ее соленые, чуть припухшие губы. Девушка встрепенулась, распахнула глаза, снова вспыхнувшие живым голубым светом, подалась навстречу — и поникла. Она больше не Дворская, она — Видова.

Неохотно отстраняясь, Хорошистка легонько, словно забывшись, провела рукой по моей рубашке, и шмыгнула носом, смазав весь эффект. А я очень хорошо чувствовал ее в этот момент, даже лучше, чем раньше. Я ведь никогда не ошибался в людях, улавливая их психосущность, что ли — и устои характера, и некий эмоциональный срез.