Ц - 9
Шрифт:
Уиллет поморщился, углядев свежее пятно на халате. Чертовски не хочется переодеваться, ехать куда-то… Что там не говори, а он — человек привычки. Когда всё идет единожды заведенным порядком, ему комфортнее жить. Но… Что ж делать, у каждого свои недостатки.
— Сэр…
Седрик недовольно воззрился на дворецкого. Тот с поклоном протянул ему запечатанную видеокассету.
— Передано «Контролером», сэр. По агенту ноль-ноль пять.
— Угу… Ступай.
Сиборн с поклоном удалился, а Уиллет вставил кассету в «видик». Экран мигнул и раскрылся телестудией, обставленной в футуристическом стиле. Шла молодежная программа
— Скажите, Михаил Петрович, а что вы чувствовали, когда заработала ваша микроЭВМ?
Оператор выдал крупный план гостя студии. По-мужски красивое лицо, совсем молодое, но уже исполненное твердых, жестких черт, а глаза умные и внимательные, уж насколько запись способна передать свет разума в блеске зрачков. В уголку помаргивали красные циферки: "18.00 — 07.02.1980".
— Mother-fucker! — вырвалось у «координатора». — Гарин! Живой! Обдурила-таки!
Миха на экране дрогнул ироничной улыбкой, словно издеваясь над Седриком.
— Знаете, было не слишком приятно, когда все плюшки достались мне одному, — непринужденно заговорил он с экрана. — Собрать микроЭВМ за несколько месяцев… «скормить» ему программы… — Гарин покачал головой. — Один бы я и за год с этим не управился. Мне тогда здорово помогли знакомые из института, где работал мой отец — инженеры и программисты, девушки-сборщицы… А то читаешь в «Комсомолке» хвалебную оду себе — и пальцы поджимаются от неловкости. Вот, как загнать проги… э-э… программы в «Коминтерн-1»? И откуда они вообще взялись? Написал на бейсике? А компилятор где взял? Тоже сам написал? Вот так сразу, в машинных кодах? И операционную систему, и BIOS? Да и не надо путать пользовательские программы типа бейсика или паскаля, с машинным ассемблером. Любое пользовательское программирование переводится для понимания «железом» — ассемблируется. Чтобы запустить микроЭВМ, я должен был знать все команды процессора, иметь программатор с другой рабочей ЭВМ, запустить программную систему пользователя, сопряженную с данным процем, разработать и написать драйвера для каждого элемента «железа»! Ой, да там много чего еще, но и этого достаточно, чтобы понять — над «Коминтерном» потрудился не вундеркинд-одиночка, а большая дружная компания!
Уиллет не досмотрел — выключил, еле справляясь с желанием расколотить гадскую электронику.
— Обдурила, да? — хрипло бормотал он, дергая губами.
Ужаснее всего было даже не предательство, не обман, а унижение. Облапошить его?! Владыку полумира, от чьего голоса обмирают президенты, а мультимиллиардеры искательно заглядывают в глазки?!
Постанывая от наслаждения, «координатор» перебирал самые изощренные пытки и умертвия, но сделать окончательный выбор не успел.
Сжимая и разжимая пальцы, словно готовясь вцепиться в живую плоть и рвать ее, Уиллет стоял у окна Зеленой гостиной. За идеально выкошенным газоном, за купами деревьев, висел реденький туман, нагоняемый ветром с Ла-Манша.
С обидной внезапностью белесая пелена разорвалась, словно отпрянула в испуге, пропуская длиннотелую ракету. Седрику почудилось, что реактивный снаряд летит прямо в него. На большее — на крик или испуг, просто не хватило времени — крылатая П-120 с воем вышибла окно, и тут же сработала БЧ. Фугас в восемьсот кило перемолол, выжег всё, что было в гостиной,
Второй «Малахит» описал вираж и влетел в дом, поражая западное крыло, а третья ракета спикировала, обрушивая центральную часть усадьбы.
Взрывы прогрохотали короткой очередью, мешая живую материю с косной, и раскатились громом по округе. Шипастые осколки и горячие камешки зачиркали по старой могильной плите, сдирая мох с выщербленной, сколотой прописи: «Sictransit gloria mundi».
Глава 20
Воскресенье, 30 марта. Утро
Первомайск, улица Ленина
Едва завиднелись окраины, как во мне защемило. Малая родина… Ее не выбирают, как времена. Здесь начиналась моя жизнь — и прошлая, и нынешняя.
Вон — Остров, заросший камышом и бурой травой. Воды Южного Буга обтекают, зализывают его берега. Летом сюда причаливает «катер» — маленький речной трамвайчик, и ребятня ощущает себя Робинзонами. Мальчишки и девчонки визжат от маленького счастья, охотятся за юркими ящерками, что зелеными брызгами тикают по нагретым камням, и мнят себя островитянами, оторванными от Большого мира.
А ниже по течению проглядывают тяжеловесные остовы Третьей мельницы. Помню, как я тикал оттуда на велике, не хуже рептильной мелочи...
Поезд глухо загрохотал, въезжая на мост. За окном кланялись в разные стороны стальные балки-откосины, и разливалась река, отражая ясную лазурь. Пологие берега восходили в степь, а справа, на перепаде высот, отбивала вертикаль телевышка.
Дома и домишки спускались к пляжикам, то песчаным, то заросшим травой. Зелень пока не буйствовала в полную силу, но уже пробивалась из парящей земли. И голые ветки тоже до поры — животворящие соки уже шуруют по согревшимся стволам. Скоро набухнут почки, лопнут, бесстыдно разворачивая клейкую листву, а в мае зашелестят и парки, и сады.
Состав залязгал на повороте, унимая разбег, и подкатил к вокзалу. Жестяной голос диктора оповестил о прибытии на первую платформу, но его было плохо слышно — пассажиры беспокойно галдели в проходе, волоча чемоданы, сумки и детей.
— А папа? Мам, мы папу забыли!
— Не потеряется твой папочка… Шапку надень, не лето.
— Ну, ма-ам…
— Надень, кому сказала!
— Етта… Я тогда сразу в институт. Гляну, как там.
— Давай! А Марта?
— А девушки потом! — хохотнул Ромуальдыч.
Подхватив старую сумку на колесиках, ту самую, что Рита смастерила еще в школе, я выбрался в гулкий тамбур и одолел крутые, дырчатые ступеньки.
Пахнуло дымком, натянуло пропиткой для шпал, а в следующее мгновенье ветер размел вагонный дух, вея тепло и вольно, донося вяжущую травяную горечь.
«Сколько ж лет тебя не заносило сюда, — мелькнуло в голове, — а, столичный житель?»
Хмыкнув, я спустился на крошечную привокзальную площадь, и улица Шевченко раскатилась передо мной, стягиваясь к колоннам Дома Советов. На углу сверкал витринами двухэтажный универмаг, а справа, рядом с книжным, там, где раньше терялся кинотеатр им. Луначарского, глыбился угловатый стеклянный куб «Универсама» — самого настоящего советского супермаркета. До «Ленты» или «Ашана» ему далеко, но магазин-то «на вырост».