Шрифт:
Пролог
Четверг, 11 января 1979 года. День
Москва, Ленинские горы
За огромным окном аудитории падал снег. Белые хлопья слетали с небес отвесно и плавно, как пух, покрывая грешную землю. Снегопад глушил веселые голоса студентов, затирал отдаленные шумы — и смыкался с гулкой тишиной залы.
Я неслышно вздохнул, словно боясь смахнуть колдовское безмолвие. В такие минуты разум отдыхает, выпуская
Даже суровые мужи, окостеневшие циники, нет-нет, да и покосятся на высверки новогодней елки — а не домовой ли манит в темный угол, за блеск шаров и хвойную колючесть? Гирлянда ли мерцает ломким светом или зовущий огонек фонарика? И не на своды ли кроличьей норы падает его трепетный отблеск?
С сожалением я отшагнул, и легкий скрип паркета развеял тень чудес.
«Подлинная жизнь куда интересней воображаемой!» — мне почти удалось себя убедить, и ладонь скомкала влажную тряпку.
Мокрые полосы грубо стирали череду доказательств, выписанных на доске, замещая меловую белизну уравнений черной пустотой незнания.
«Не фиг тут поэтизировать, — усмехнулся я, щепетно отряхивая пальцы. — Тянет к высокому штилю? Лопату в руки — и марш снег расчищать!»
А вообще-то, нравится мне бывать на Физфаке именно в обеденный перерыв, в нестойкое отишие между парами.
«Еще бы тебе не нравилось! — фыркнул я, борясь с романтическим настроем. — Сам-то, небось, в полдвенадцатого налопался. Теперь можно и в вышних сферах парить!»
Громыхнула высокая дверь, пропуская Иваненко. Дмитрий Дмитриевич был с утра свеж и рассеян. Впрочем, как и всегда. Мозги у выдающихся особей рода человеческого не простаивают.
— Дим Димыч, здрасте! — поклонился я светским манером.
— О, Миша! — оживился профессор. — Как диссертация?
— Строчу, — мельком улыбнулся я. — М-м… Вы обедали хоть?
— Сыт, сыт! — нетерпеливо отмахнулся Иваненко. Сложив стопку журналов на столе, он жаждуще потер руки. — Ну-с, что интересненького надумали?
— Тахионный излучатель, — ляпнул я. — Или ускоритель, можно и так… Теорию, хоть и шаткую, подвел. Принципиальная схема ясна.
Лицо у Дим Димыча не вытянулось, как обычно пишут в романах, но умные глаза наполнились разочарованием.
— Миша, вы серьезно? — затянул научрук, выдавая нетерпеливую досаду. — А вам известно, что данный излучатель невозможен?
— Да, мне говорили, — спокойно ответил я. — У тахионов-де мнимая масса, их скорость всегда выше световой…
— Вы отлично выучили предмет, — перебил меня Иваненко, сдобрив голос желчью, — однако не усвоили главного: тахион нарушает принцип причинности! Перечитайте Терлецкого или Фейнберга. Не может следствие являться раньше причины, а у тахиона это сплошь и рядом!
— У отдельного кванта — возможно, — отпасовал я, переходя на лекторский тон. — Но вот тахионное поле… по крайней мере, в варианте моей модели, в принципе не способно нарушить причинность! Ко всему прочему, нет достаточных оснований утверждать, будто тахионное поле не может взаимодействовать с обычными — магнитным или электрическим…
— Мальчишка! — воскликнул Дим Димыч с негодованием, и ринулся в матбой…
…К концу обеденного перерыва чисто вымытая доска переполнилась массивами уравнений, а Иваненко всё чаще смолкал, оглядывая закорючки формул, раз за разом отслеживая путь моей мысли. Он изнемогал, доискиваясь слабины или неточности, но я был спокоен, как идол на кургане.
Хотя вру — всё клокотало во мне, а мозг одновременно стыл в ужасе и плавился от восторга, познавая истинное упоенье.
Я с осени забросил кандидатскую, с головой погрузившись в невообразимый мир тахионов. Эти затейливые частицы за световым барьером противоречили рассудку и здравому смыслу — они теряли скорость, поглощая энергию, а их время могло течь вспять…
Подумаешь, «диссер»! Не велика честь стяжать чужие открытия, выдав их за свои. А тут…
Не помню даже, как вообще вышел на идею ускорителя тахионов. Долго отбрыкивался, отмахивался — уж слишком дерзко всё выглядело. А самое главное, я просто не верил, что способен додуматься сам, выносить что-то свое, не заёмное.
Но постепенно до меня доходило, что смог-таки.
Долго я продирался сквозь математические дебри, пока не вышел на "опушку", где меня ждала награда — открытие. Моё!
— Поздравляю, Миша… — дрогнувший голос Иваненко вернул меня в аудиторию. — По-моему, вы даже не представляете, до чего докопались… — Из-за приоткрытой двери выглянул студент, и Дим Димыч резко скомандовал: — Сотрите всё! Это нельзя показывать, вы хоть понимаете?
— Тахионы способны переносить из будущего в прошлое информацию… — неуверенно пробормотал я.
— Как минимум, Миша, как минимум! Да это пострашней атомной бомбы! — посопев, научрук успокоился, а затем хмурое лицо ученого осветилось улыбкой — будто солнышко блеснуло из-за туч. — Вы, Миша, обрекли себя на трудную, но оч-чень интересную жизнь. Яркую, насыщенную, настоящую! Вы станете невыездным, будете вкалывать в сверхсекретном «ящике», и… вам никогда не вручат Нобелевскую премию.
— А я и на Ленинскую согласен! — мою наглую аспирантскую морду перетянуло ухмылкой.
Пятница, 18 мая 1979 года. День
Вашингтон, Пенсильвания-авеню
Джек Даунинг отличался умом и сообразительностью, поэтому в своем назначении на пост директора ЦРУ видел лишь игру случая. Ну, и везение, куда ж без него.
Пусть наивные люди думают, будто их таланты обязательно оценят наверху, и по заслугам будет дано им. О, нет!
«Хлебные» должности тасуются, словно карты в колоде. Республиканцы грызутся с демократами, блефуют, жульничают, а когда сторгуются, ходят козырным валетом.