C первого взгляда
Шрифт:
Сафиро закрыла глаза, тщетно пытаясь справиться со своим страхом. Но предчувствие беды не проходило, а, напротив, делалось все сильнее.
– Ты меня слышишь?
Голос Сойера вывел Сафиро из задумчивости. – Что?
– Я спрашиваю, это твоя ручная пума? – повторил Сойер. – И курица тоже? – Он кивнул на рыжую несушку, угнездившуюся у него в ногах. – Кажется, она снесла еще одно яйцо.
Сафиро кивнула.
– Курицу зовут Джинджибер. Красивое имя, правда? Она не несет яйца в курятнике, как другие куры. Наверное, считает
Сойер подумал, что у этой «бабочки» слишком острые когти.
– Эта пума тебя сторожит? – спросил он. Девушка кивнула:
– Иногда она приносит нам свежее мясо. Яйца и рыба надоедают, и мы всегда радуемся, когда она делится с нами своей добычей. У меня рука бы не поднялась зарезать Панчу, Бланку или Розу...
– Кого?
– Панча – корова, она дает нам молоко. Бланка и Роза куры. У нас есть еще ослик Райо, он живет в коровнике вместе с Панчей.
Сойер слушал болтовню девушки, а сам внимательно следил за ее движениями. Казалось, она была совершенно спокойна и нападать не собиралась. Ей явно нравился этот разговор.
Хорошо, пусть говорит подольше. Когда она наконец вспомнит о своем намерении убить его, тогда он... Сойер не знал, что он тогда сделает, но пока надо было тянуть время.
– А почему вы не едите своих кур?
– Мы ели, когда их было много. Но сейчас их у нас осталось только восемь. Конечно, курицу можно сварить или пожарить, но это еда на один раз. Зато живая курица постоянно несет яйца.
– И Марипоса не трогает курятник?
Сафиро покачала головой. Марипоса-то не трогает, а вот Педро за считанные секунды завалил курятник своим «метким» выстрелом. Девушка пыталась сама сделать птичий домик, но ее шаткая постройка простояла недолго.
– Когда я только нашла Марипосу, я обрызгала кур уксусом и дала ей их понюхать. Запах ей не понравился, и с тех пор она не подходит к моей птице.
Сойер мысленно похвалил девушку за находчивость.
– Значит, вы едите мясо, только когда Марипоса приносит вам дичь? А почему ты сама не охотишься?
– У меня нет оружия. Тот револьвер, из которого я хотела тебя застрелить, чужой. Я пыталась ставить капканы на кроликов, но эти ушастые только смеются над моими капканами. Это ужасно неприятно!
– Да, мне приходилось слышать, как смеются кролики, – серьезно отозвался Сойер. – Ты права, у них довольно противный смех.
Сафиро сдвинула брови и мрачно взглянула на Сойера.
– Это не смешно, – сказала она с укором, – нас здесь шестеро человек. Окрестные фермеры платят сестрам-монахиням за их молитвы продуктами и вещами, а те делятся с нами своим скудным добром. Иногда они приносят мясо, иногда – сахар, муку, фрукты и соль. Бывает даже, сено и зерно для животных. Монахини очень добры, но того,
Она взяла поднос с едой и поставила его на столик у кровати.
– Вот. Рыба.
В животе у Сойера заурчало. Однако он с подозрением покосился на миску. Девушка вполне могла подсыпать туда яд.
– Сначала ты съешь кусочек.
– Я уже поела.
– Я не прошу тебя съесть всю миску, только попробуй.
– Зачем?
– Э... Я хочу, чтобы ты проверила, не слишком ли горячо. У меня и так болит все тело, еще не хватало обжечь рот.
Сафиро вдруг поняла, чего боится Сойер, и усмехнулась:
– Ты думаешь, я отравила еду?
Яркая улыбка озарила лицо девушки. Сойер невольно залюбовался ею. Такая красавица – а ума ей явно не хватает. Жаль.
– Я спрашиваю: ты думаешь, что я отравила тебе еду? – повторила Сафиро.
– Ты шутишь? С какой стати мне так думать? Ты предлагала только застрелить, зарезать, повесить, удушить или утопить меня. Отравление не входило в этот список. У меня нет причин полагать, что ты...
– Я передумала. Ты понравился Марипосе, и я не буду тебя убивать.
Девушка смотрела на него абсолютно честными глазами, но Сойер не спешил успокаиваться.
– И я должен поверить тебе на слово?
Сафиро начала злиться. Как он смеет ей не верить? Она же сказала, что не будет его убивать!
– Ладно, я докажу, что не обманываю тебя, но это в последний раз, учти! Впредь ты будешь верить моему слову.
Девушка взяла ложку и зачерпнула похлебку.
– А хлеб?
Сафиро проглотила рыбу, отломила себе хлеба, потом надкусила яблоко и отпила молоко.
– Вот, – сказала она, вытирая ладонью молочные усы, – теперь садись и ешь.
Сойер сесть не мог. Марипоса все еще лежала у него на животе, но дело было не только в ней. Израненное тело невыносимо болело. Черт возьми, как отвратительно чувствовать себя слабым и беспомощным!
– Ты должен поесть, Сойер Донован.
– Почему ты все время называешь меня полным именем? – раздраженно спросил он.
– Но это же твое имя?
– Да, только зачем произносить его полностью?
– А чего ты злишься?
– Я не злюсь.
– Нет, злишься!
– Ну хорошо, я злюсь.
– Почему?
– Потому что хочу есть, черт возьми!
– Ну так садись и ешь!
– Не могу! Послушай, женщина, меня растерзала горная львица, которая сейчас лежит на мне, как пуховое одеяло. – Он толкнул Марипосу.
Потревоженная Джинджибер проворно вскочила и клюнула его в руку. Сойер потер это место.
– Я плохо себя чувствую, – заявил он, уставясь в потолок, – У меня все болит, – он глубоко вздохнул, – я не могу есть, – он закрыл глаза, – не могу есть, потому что меня растерзала горная львица. Мне так больно, что я не в состоянии даже сидеть. И вдобавок ко всему у меня в постели завелась курица-людоедка.