Cамарская вольница. Степан Разин
Шрифт:
— Вдребезги! — с неуместной лихостью выкрикнул воевода, словно речь шла не о государевом войске, а о горшке с кашей, отчего семья принуждена будет лечь спать голодной.
Сотник Ломакин, оглядываясь косящими темными глазами — не прослышали бы об этой страшной вести стрельцы и посадские, — делал предостерегающие знаки воеводе, но тот отмахнулся: все едино шила в мешке не утаишь, как ни то да вылезет!
— О прискорбном несчастии известились мы от бежавшего из-под Царицына московского стрелецкого пятидесятника по имени… Как, бишь, его звали? — Лутохин повернулся к Ломакину за подсказкой. Гурий недовольно пожал плечами, выказывая этим, что
«Можно подумать, — отчего-то с неприязнью подумал Михаил Хомутов, шагая в двух саженях за воеводой, — что не Лопатин вел безнадежное сражение с казаками, а говорливый саратовский воевода!» — и невольно передернул плечами: ведь и они должны были влиться в войско Лопатина!
— Набежали воровские казаки со всех сторон, похватали тех, кто жив остался и бросил ружье на землю, а не схоронился в камышах… Более полутысячи стрельцов пало от злодейских пуль и сабель, около трех сот увели на весла к своим стругам да еще и выговаривали: «Зачем вы бьетесь за изменников-бояр, а не за государя? Вот мы встали за государя и хотим послужить ему, боярскую измену в Москве поизвести с корнем!»
— Ишь ты-ы! — только и нашелся что высказать на такое кощунство Давыдов.
— Да-а, каково рассудили, разбойники? Выходит, государевы великие бояре — изменщики, а заступники на Дону объявились! Не диво ли, что темные стрельцы по тем укоризненным выговорам и впадают в воровскую веру… как это и с царицынскими стрельцами случилось. Одна надежда на астраханскую ратную силушку. Ужо князь Иван Семенович Прозоровский грянет на Царицын, ужо накормит разбойников доброй березовой кашей!
Михаил Хомутов, вспомнив ликование астраханцев по возвращении Степана Разина из персидского похода, в сомнении подумал: ничем не лучше тамошние стрельцы царицынских да и саратовских с самарскими, которые только и ждут возможности добраться до Алфимова…
— Вот так незадача вышла! — вставил наконец-то слово в быструю речь воеводы стрелецкий голова. — Нас послали в подмогу Лопатину, а его и след простыл… Где его теперь искать? Да и жив ли?
Воевода Лутохин помрачнел щекастым лицом, махнул рукой в сторону Волги, удрученно сказал:
— Смерть от разбойных казаков принял.
«Вот нашего бы воеводишку Алфимова с его прехрабрым маэром Циттелем сюда, в Саратов, поближе к горячему месту! Куда как ретивы на словах… Ну, брат Мишка, — и он глянул на своего ратного друга, а у того печаль на лице, словно бы над могилой родителя склонился с прощальным поклоном и последней горстью земли в руке, — влипли мы с тобой… и со своими стрельцами! Что делать будем?»
Похоже было, сотник Пастухов без слов понял его смутные беспокойные мысли, потому как тихо сказал:
— Сломал козел голову по самую бороду! — и плюнул под ноги в досаде. — Грех о покойнике так говорить, да зачем полез на город один, не разведав, кто там сидит, один, с малой ратной силой? Знал о нашем выходе, а не дождался! Может статься, расхрабрился до безмерия, один намыслил Стеньку Разина срубить под корень, а глядь — себя обухом в лоб хлестнул… нас здесь на такое же разбитие обрек! Вот и выходит, что мы не спавши, себе беду наспали, как тати лесные…
С такими тяжкими мыслями они вошли в город, тесный, пыльный, с плетнями и амбарами, с ребятишками в придорожных зарослях полыни и высокой лебеды. Завидев воеводу и незнакомых стрелецких командиров, мальцы враз затихали, прятались в пыльном бурьяне, оставив на время свои шумные игры. На пороге саратовской приказной избы прибывших встретил суровый лицом, седоусый стрелецкий командир из московских стрелецких полков. Цепким взглядом темно-серых глаз он оценивающе оглядел сотников, назвался:
— Лаговчин Василий, голова московских стрельцов. В Саратове от приказа Тайных дел для обороны средней Волги от воровских казаков. А посему и ваш теперь старший командир, ежели в скором времени не последует какого разъяснения, куда вам следовать. Прошу в горницу, не мешкая, накормим обедом. И о ваших стрельцах озаботимся. — Лаговчин приметил, что один из казанских сотников, не из православных, спросил: — Ты язык калмыков разумеешь? Изрядный толмач надобен.
Сотник не удивился таким спросом, ответил с легкой улыбкой:
— Я токмо обличьем схож с татарином, но крещен и Прозван Марком Портомоиным, потому как родитель мой содержал в Нижнем Новгороде бани и портомоечную. А родимая матушка и в самом деле из крещеных татарок, по матушке — и глаза черные, и волос прямой и темен… В чем нужда, сказывай, голова.
— Ныне поутру мои стрельцы изловили калмыцкого подлазчика, теперь в погребе сидит и скулит от холода. Пытал его словесно — к чему под Саратов явился, да по-нашему не разумеет ни слова. Альбо хитрит, бестия. Сумеешь снять спрос?
— Пущай приведут, как ни то потолкуем. — Марк Портомоин, войдя в приказную избу с прочими сотниками, тако же снял шапку и перекрестился, глянув продолговатыми черными глазами на иконостас за медной лампадкой в правом углу довольно просторной и чистой горницы. В левом углу у окна примостился мордастый дьяк со своими бумагами и пучком заточенных гусиных перьев.
Воевода услал его с наказом сготовить стрелецким командирам скорый, но не скудный обед и подать сюда, в горницу. Задев боком письменный стол и сдвинув его с места, дьяк боком-боком протопал к двери, бухнул ею и затопал по крыльцу в дом напротив приказной избы.
— Экий медведище! — воскликнул удивленно стрелецкий голова Давыдов. — Ему бы пушкой на струге играть, а не перьями скрипеть! Слышь, воевода, пошто держишь такого молодца в пустяшном деле?
Кузьма Лутохин засмеялся, прошел к столу дьяка, взял с него исписанный лист, повернул к свету. Стрелецкий голова Лаговчин пояснил:
— Это я донесение в приказ Тайных дел повелел сочинить этому Вертидубу, как в шутку кличут его саратовские горожане да и посадские тоже… Да и подлинное имя ему под стать — Лев Федоров сын Савлуков. Весьма разумен, по два раза одно и то же ему втолковывать не надобно. Видите, поутру велел ему приготовить обстоятельное извещение в Москву, а вижу, что и готово.