Cамарская вольница. Степан Разин
Шрифт:
— Это дело! — поднялся с примятой травы Марк Портомоин. — Пойду распоряжусь и я об ужине.
В самых опасных местах выставили караулы, чтоб степняки не подкрались незамеченными или, собравшись где тайно большим числом, не навалились скопом. Разожгли костры. Со стругов снесли походные котлы, крупы и сало с хлебом. И прочие, бывшие на стругах сотни озаботились ужином, не переставая поглядывать на север по реке, опасались, как бы изворотливый противник на подручных средствах не нагрянул по течению к стругам да не пожег их!
Но дозорные, меняясь каждый час, до позднего часа докладывали,
Когда вечерние сумерки густо накрыли землю и невозможно было что-то разглядеть, стрелецкий голова Давыдов повелел снять дозоры и всем уйти на струги и отойти к правому берегу, подальше от кочевников, чтобы избежать внезапного налета.
— Маловато у стрелецкого головы воинства самому выступить с боем на степняков, — пояснил Михаил Хомутов на недоуменные вопросы товарищей: отчего уходят, а не сами пытают счастья в ночном сражении? — Да и то понимать надо, что нас снарядили не супротив нечаянных находников, а супротив донских казаков…
— Совсем разное дело — за свой дом и семью биться с набеглыми степняками, — проворчал сердито Никита Кузнецов. — Для нас степь со времен Батыя клятый враг. А с Дону идут свои братья, такие же христиане…
Михаил Хомутов ради бережения оглянулся, нет ли кого из чужих рядом? Стрельцы, побрав оружие и не притушив костров, тихо уходили к реке, стараясь не привлекать внимания вражеских дозорных.
— Не время, Никита, в такой час смутные речи говорить, — предостерег сотник своего дружка. — Как знать, не подкуплен ли кто из них нашим пронырливым воеводой, чтобы доносить ему о таких вот опасных речах?.. Давно понял я, что воевода Алфимов не имеет в нас никакой веры, потому и отправил прочь, ради своего же спокойствия. Да-а, не единым твоим подсвечником думает воевода утешить свою душу, — сдерживая в груди невольно закипающую злость, выговорил Михаил Хомутов, вспомнив оставленную без защиты Анницу. Просил Ивашку Балаку доглядывать за подворьем, да он не может ведь каждую ночь стоять на его крыльце в дозоре, так же бывает в разных посылках по службе! — Болит душа — как там теперь, в Самаре. Отбились от степняков аль на стенах все полегли? Что тогда сталось с нашими семьями?
— Самара крепка пушечным боем, должны отбиться, — не совсем уверенно ответил Никита, оглядываясь с берега Волги на сотни мерцающих вдали огоньков калмыцкого походного стана.
— Дай-то Бог, — и сотник, как совсем недавно стрелец Гришка Суханов, перекрестился, перевел взгляд с вражеских костров на темную под облачным небом реку и на струги, которые приткнулись к берегу, принимая уходящих стрельцов. — Ну, идем, кажись, все уже спустились… Позрим поутру, что надумают калмыцкие тайши да башкирские старшины. Да, к слову, как эти места прозываются? Не знаешь ли, кум Никита?
Никита, утопая сапогами в сыпучем приречном песке, припомнил, что кто-то из саратовцев перед их отходом называл здешние места урочищем Оскакина Губа. Сюда иной раз заплывают с рыбными ловлями в устье Иргиза и самарские промысловики.
— Поспешим, кум, — снова заторопился Михаил Хомутов, приметив, что струги, выполняя приказ стрелецкого головы Давыдова, на веслах начали один за другим отрываться от берега.
Взбежав по шатким сходням на свой струг, Хомутов повелел разобрать весла и вслед за казанцами идти прочь от опасного места.
Струги вытянулись цепочкой, чтобы перекрыть возможное место переправы через Волгу напротив устья Иргиза, но всю огромную реку таким числом ратных людей не заслонить — это понимал стрелецкий голова Давыдов, и это отлично понимали калмыцкие тайши и их башкирские союзники. Оставив у жарких костров на всю ночь для отвода глаз несколько сот всадников, той же ночью степняки совершили обход стрелецкого заслона, и, прикрывшись густым утренним туманом, переплыли на приученных конях через Волгу у местечка под названием Иргизская Ватага, и устремились в грабительский набег на правобережье.
Узнав об этом по опустевшему к обеду берегу — бросив бесполезные костры, оставшиеся было здесь всадники ускакали на восток, должно быть, к своим улусам, — Тимофей Давыдов здраво рассудил, что вряд ли степняки будут возвращаться домой этим же местом, и, понимая, что его стрельцы нужны в Саратове, через два дня после сражения у Оскакиной Губы отдал приказ идти вниз, степняками теперь пусть занимаются воеводы ближайших правобережных городов…
Возвратившихся в Саратов стрельцов поразило какое-то враждебно-отчужденное отношение посадских и горожан. Со стрелецкими командирами они не раскланиваются, дорогу, как бывало, не уступали, о том, каков был поход на кочевников и где теперь калмыки, не спрашивали… По всему было видно, что в город пришли тревожные вести с Понизовья.
— Не иначе атаман Разин из Царицына выступил вверх по Волге, — с беспокойством высказал свою догадку Михаил Хомутов, поднимаясь в толпе стрелецких командиров к воеводе по тесной слободской улочке, где полно было праздного люда.
— А вот мы поспрошаем, какая-такая черная кошка посетила Саратов, — отозвался Аникей Хомуцкий и уверенно направился к небольшому торговому ряду, который десятком уютных лавок занимал восточную часть пыльного торга неподалеку от городской башни с воротами к волжскому берегу.
— Шиш да маленько скажут они ему, — проговорил вслед Аникею пятидесятник Алексей Торшилов. Он шагал, горделиво выставив, словно для задира, курчавую черную бородку, красуясь перед саратовскими девицами своим привлекательным лицом. Только приглядевшись, можно было заметить, что левый глаз пятидесятника слегка косит наружу.
Недолго потолкавшись у торговых лавок, Аникей близ городских ворот догнал казанских и самарских командиров. На молчаливый взгляд-вопрос Михаила Хомутова только руками развел, потом пояснил с возмущением:
— Поспрошай о тутошних делах, сказали мне посадские, у воеводы Кузьмы Лутохина. А московские стрельцы Васьки Лаговчина за всякое слово хватают и в губную избу волокут под спрос и пытки!
— Я же говорил! — буркнул недовольный такой переменой в саратовцах Алексей Торшилов. — Поопасятся что-либо говорить. По их косым поглядам видно — не рады нашему возвращению тутошние посадские да горожане! Более склонны гостей с Понизовья встречать, а не государевых ратных людей. Эх, что-то будет, а…