Can't help falling in love
Шрифт:
На смуглой коже отчётливо проступало имя.
Его имя!
Его, Ричарда Уилера, имя!
Немного грубоватая вязь букв складывалась в небольшое тёмное Richard. Так какого же хрена его соулмейту через полтора месяца будет делать предложение руки и сердца его младший брат?
Этот мелкий придурок до сих пор держался за мамину юбку! А вот Ричи жил в своём собственном доме. Да, пускай и небольшом, да, пускай старом и почти на окраине Хоукинса, но это был его личный дом, который ему подарили родители на восемнадцатилетие. А трусишка Майк отказался, попросив отложить деньги на переезд в Чикаго.
Ричи
Элевен провела пальчиком по надписи, закусив нижнюю губу. Потом неловко повела плечами, как будто от холода, и обхватила себя руками, тем самым прикрывая аккуратную обнажённую грудь. Ричард не понимал, чего она до сих пор стесняется — он исследовал всё её тело от кончиков волос до пальцев ног буквально в первые две ночи, которые они провели вместе. Тогда всё казалось ему таким божественным и прекрасным. Жизнь казалась ему, неудачнику Ричарду Уилеру, просто превосходной.
А что сейчас? А сейчас он вынужден смотреть на её тонкие острые лопатки и глотать горький никотин, отсчитывая последние минуты наедине.
На душе скреблись дикие кошки. Хотелось курить и курить, сигарету за сигаретой. И он примерно догадывался, почему именно.
Элевен, прикрывшись стянутым покрывалом, встала с постели и, неловко переступив через его скинутые впопыхах джинсы, побрела в примыкавшую ванную. Ричи провожал её жадным и влюблённым взглядом, развалившись обнажённым поверх скрученных простыней, абсолютно себя не стесняясь. А чего ему? Он сам был не из робких и застенчивых, а уж Эл точно повидала не только его тело, но и тщедушное тело его младшего брата, так что её определённо ничем уже не удивишь.
На улице была ночь, из приоткрытого окна раздавался стрёкот цикад, а прохладный ветерок колыхал подаренные матерью занавески. Третью ночь подряд на небе светила полная луна — именно она слабо освещала его погружённую во тьму комнату. Но даже этого источника света было вполне достаточно, чтобы любоваться на юное тонкое тело кудрявой девушки с чудесной улыбкой и нежной кожей, заразительным смехом и самыми красивыми на свете глазами.
Она быстро прошла через полоску лунного света, на секунду полностью залитая серебристым сиянием — само божество! — и ловко скрылась за дверью ванной комнаты. Он услышал, как щёлкнул изнутри замок — обидно, — и увидел, как из небольшой щели снизу зазмеился тёплый жёлтый свет. Зашумела о дно ванной вода.
Истлевшая сигарета обожгла пальцы, и он сразу откинул её в стоявшую на той же прикроватной тумбочке переполненную пепельницу, глазами невольно цепляясь за витиеватую, хотя и немного кривую надпись на собственном запястье — Jane. Его любовь, его жизнь, его недосягаемая мечта.
Сегодня вечером она сама пришла к нему, первая. Обычно это он неловко приглашал её как будто бы к себе в гости, а на деле утаскивал в спальню и долго ласкал податливое тело. Ни родители, ни Майк, да вообще никто не знал об этом — все оставались в блаженном для них неведении. Наверное, это было правильно, они ведь не хотели создавать Эл репутацию распущенной шлюхи, мечущейся от одного брата-близнеца к другому.
На самом деле всё было слишком прозаично и до слёз не честно.
Джейн Хоппер, почти-почти восемнадцатилетняя ученица Старшей школы Хоукинса и приёмная дочь местного шерифа Джима Хоппера, официально была девушкой Майкла Уилера, девятнадцатилетнего выпускника с отличием и подающего большие надежды физика-ядерщика, поступить на направление которого в Чикагском университете Майк уповал ещё класса с десятого. А ещё она была соулмейтом Ричарда Уилера, девятнадцатилетнего оболтуса, забросившего обучение и отчисленного за неуспеваемость из двенадцатого класса, имеющего проблемы с законом (т.е. и с Хоппером, который крайне не любил старшего мальчишку Уилеров) и с собственной дерьмовой жизнью.
Как так получилось, что его соулмейт была с его братом? Да всё просто — она любила его. Искренне, до беспамятства обожала и боготворила чёртового Майка; она едва не потеряла сознание от счастья, когда тот предложил ей официальные отношения в девятом классе. Проблема с соулмейтом Майкла тоже решалась на раз-два — у него его просто не было. Да, последние полвека это неожиданно стало распространённой практикой, когда у людей перестали появляться имена на запястьях — видимо, человечество стало терять эту мистическую связь. И с каждым годом всё больше и быстрее. И никого это не волновало.
А что до Ричи? Она тоже любила его, но как близкого друга, максимум — брата. И то, что у неё на запястье его имя, её совершенно не беспокоило. В отличии от него самого. Ему казалось настоящим чудом, что именно у него на коже выведено её реальное (данное от рождения матерью) имя, что именно он обязан самой судьбой сопровождать эту уникальную девушку до конца её жизни. Но на деле он получил от неё лишь извиняющийся взгляд и виновато поджатые губы, и негромкое «Прости». Тогда он подумал, что его мир перевернулся с ног на голову, а сердце и вовсе остановилось. Как так? Почему? Почему Майк, а не он?
Год Ричи ходил за ними, а точнее, именно за ней, как привязанный. Куда бы девушка ни направлялась, Ричард тут же был здесь, готовый едва ли не дорогу перед ней усыпать цветами, но он прекрасно знал, что Элевен вообще ни капли не падкая на все эти штучки. Наоборот, она бы начала ругаться за то, что он уничтожил прекрасные растения. Она не была гринписовцем, но всё равно весьма заботливо относилась к природе.
Ричи не терял надежды, что однажды она одумается и придёт к нему, обнимет и наконец-то поцелует в губы. Но время шло, а ничего в его жизни не менялось в лучшую сторону. И тогда он сумасбродно решил покончить жизнь самоубийством. Глупо и слишком по-девчачьи, но ему это казалось весьма выдающейся идеей.
Но как будто сама судьба привела Элевен в тот день к нему на порог дома (да, тогда он уже жил отдельно). Она чувствовала огромную вину перед собственным соулмейтом. Она, запинаясь и неловко отводя от него взгляд, попросила не считать её распущенной шалавой и предложила ему своё тело в качестве искупления вины. И всё. Только тело, но не душу и сердце, ведь они всецело принадлежали её Майку.
С одной стороны, это было странно, что его же соулмейт предлагает ему такой странный бартер — она ему своё тело, а он смиряется с её жизненным выбором. Это было почти обидно, как будто ему нужны от неё подачки (хотя её тело — это не совсем подачка, а скорее великодушный жест).