Царь Алексей Михайлович
Шрифт:
В эпохи, когда христианское государствоустроение имело универсальное и предметное воплощение, все выглядело и трактовалось совершенно иначе. Это принципиальное различие надо ясно осознавать и недвусмысленно обозначать, чтобы понять реальную временную ситуацию и избежать пошлой модернизации, когда людям XV, XVI, XVII, как, впрочем, и других веков, приписывают мысли, побуждения, восприятия и реакции, свойственные эпохе позитивизма, рационализма и атеизма.
Православие не знало ничего подобного Протестантизму, хотя некоторые авторы, вопреки очевидному, и трактуют появление на Руси в XVII веке «старообрядчества» как явления аналогичного порядка. Подобные взгляды исторически недостоверны. Имманентно Протестантизм взращивался, с одной стороны, ростом государственно-национального сознания в отдельных странах, не желавших подчиняться ни в какой форме наднациональной силе — Католичеству и Римским папам, а с другой — усилением общественной значимости «третьего сословия», т. е. буржуазии, отвергавшей всякую субординацию, в том числе и церковную, и признававшей только иерархичность, построенную на принципе «величины капитала».
Схожих явлений в России не наблюдалось. Борьба «староверов» и «нововеров» разворачивалась совершенно
В отличие от Западной Европы, на Руси никто не ратовал за упразднение священства и монашества, никто не покушался на иконопочитание и на поклонение мощам Угодников Божиих, не ставил под сомнение многовековой опыт церковной практики, бесчисленные подвиги человеческой Христапреданности, зафиксированные в летописи Церкви [57] .
57
Мелкие сектантские и раскольнические движения, например «ересь жидовствующих», заявившая о себе в конце XV века, в данном случае в расчет можно не принимать, так как на жизнь Церкви они заметно не влияли.
Никому и в голову не приходило писаной нормой выразить прерогативы Православного Царя, а уж тем более очерчивать формальным правом («конституцией») его компетенции. Как констатировал исследователь, «в сознании русских людей XVII века, независимо от их социального статуса, присутствовало представление о «Боге и Государе» как о высшей ценности». Но при всем при том земной правитель занимал в народных представлениях значительно более низкое место, «чем Царь Небесный» [58] . Как точно подметил Адам Олеарий, «русские полагают, что Великий князь (Царь) исполняет все по воле Божией» [59] .
58
Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М., 2000. С. 35, 51.
59
Олеарий А. Описание путешествия в Московию// Россия XVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 387.
Для элитарных общественных слоев в России эра безбожия, или на языке того времени «свободомыслия», началась в XVIII веке, а в веке XIX «расцерковление» элитарных слоев стало уже горьким фактом русской жизни. Народ же — основная «социальная толща населения», начал заметно испытывать на себе влияние секуляризма — этого радикального антихристианского воздействия, только в конце XIX — начале XX века, когда Россия уверенно двигалась по пути западной хозяйственно-социальной «модернизации».
Для христианина, живущего в Православном Царстве, вопроса о каких-то своих «правах» по отношению к Творцу и Начальнику Жизни — Иисусу Христу и возникнуть не могло. У верующего здесь только одни святые, данные от века и навсегда — обязанности. В равной степени это касалось и отношения к «Божьему Приставу» — Царю Православному. Ведь он не просто «правитель», а носитель исключительного, сакрального предназначения; он — Миропомазанник, а царские порфиры отражали свет небес.
Русские царекратические представления очень верно передал в начале XVII века французский солдат-наемник Жак Маржерет, несколько лет обретавшийся в России [60] . «Наименование «царь», здесь (в России. — А.Б.)употребляемое, считают самым высоким. Императора Римского они именуют цесарем, производя это от Цезаря; прочих же государей — королями… Слово «царь», по их мнению, находится в Священном Писании, где Давид, Соломон и иные государи названы «Царь Давид», «Царь Соломон». Поэтому они говорят, что наименование, коим Богу угодно было некогда почтить Давида, Соломона и других властителей Иудейских и Израильских, гораздо более приличествует Государю, нежели слово цесарь и король, выдуманные человеком…» [61] .
60
В 1600 году, при Борисе Годунове, Маржерет поступил на русскую службу в чине капитана, под его началом находился отряд иностранных наемников. 21 января 1605 года этот отряд участвовал в сражении с войсками Лжедмитрия, в котором Маржерет отличился. Через некоторое время он перешел на сторону самозванца, командовал отрядом иноземной стражи в Кремле. После гибели Лжедмитрия и вступления на престол Василия Шуйского Маржерет в сентябре 1606 года покинул Россию. Во Франции он написал и опубликовал свое произведение о Русском государстве — «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского».
61
Маржерет Ж . Состояние российской державы и Великого княжества Московского// Россия XVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 16.
У Православного Царя (Императора) куда больше ответственности перед Всевышнем, чем у любого из прочих смертных. Он наделен саном и властью не по воле случая, получил свои огромные властные прерогативы не только для решения задач земных, но для исполнения великой христианской миссии: евангелизации рода человеческого и приуготовление его ко Второму Пришествию Спасителя.
Царь Православный — защитник Церкви, но не Церкви просто как некоего общественного учреждения, а благодатной жизни, «жизни во Христе»; он — страж миссии Церкви. Высшим смыслом в таком случае для государства
Историк Церкви И.К. Смолич (1898–1970) удачно обрисовал мировосприятие Царя Алексея Михайловича применительно к делам Церкви. Свои церковные обязанности он воспринимал как пастырские, и подобное отношение не вызывало ни у современников, ни у церковной иерархии никакого возражения.
«Царь чувствовал себя носителем не только государственно-политических, но и религиозно-этических обязательств. Он должен был не просто править государством, но и заботиться о душах вверенных ему Богом подданных. Если, например, указ Царя Алексея Михайловича ввиду приближения Великого поста предписывал, чтобы православный люд соблюдал себя в согласии с церковными правилами, то ни сам Царь, ни духовенство, ни кто-либо из народа не видели в этом вмешательства в права Церкви. Православный Царь должен был печься не только о соблюдении внешнего государственного порядка, но также о внутреннем благочинии своего народа» [62] .
62
Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700–1917 // История Русской Церкви. Т. 1–8. М., 1996. Т. 8. Ч. 1. С. 29.
Христианский Монарх фокусировал в себе не только функцию правителя земного, но и исполнял роль духовного лица. Потому, например, на Руси никогда не возникало какого-то общественно значимого движения против «законного» Помазанника, если его преданность Богу (благочестие) не подвергалась сомнению. Русский православный человек воспринимал Царя именно как «Божьего избранника», которого судить мог только Всевышний.
Характерный и показательный в этом отношении факт. Первый Царь Иоанн Васильевич (1530–1584), правивший безраздельно сорок лет, не вызвал к жизни ни одного протестного движения, какого-то мятежа или восстания, хотя правил жесткой рукой, карал неугодных и праведно и несправедливо. Но он являлся правителем от Бога, и выступление против него было равносильно восстанию против Господа. На подобное святотатственное действие русский богобоязненный человек XVI века никогда бы не отважился [63] .
63
Важно подчеркнуть, что подобный психологический строй русского характера практически совершенно игнорируется историографией, построенной на принципах позитивизма и рационализма. Многие авторы, написав многостраничные опусы о «злодеяниях» (большей частью выдуманных) Первого Царя, так и не смогли объяснить, почему же на Руси не было ни одного общественного протестного движения. Притом, что русские совсем не были смиренным и безвольным «стадом», ведомым любым правителем на заклание. Вся Русская история и того века, как и иных веков, наполнена примерами восстаний и мятежей, ни один из которых не был направлен против особы Монарха. Исключением явилось только восстание и свержение в мае 1606 года Лжедмитрия I (ок. 1581–1606), уличенного в самозванстве и неблагочестии.
Не имея формального священнического чина, Царь Православный по факту являлся духовным поводырем, а его место в церковной иерархии замечательно точно выразил первый Христианский Император Равноапостольный Константин Великий на Первом Вселенском Соборе в Никее в 325 году. Обращаясь к Отцам Собора, Император заключил: «Вы — епископы внутренних дел Церкви, я — поставленный от Бога епископ внешних дел» [64] . Как подчеркивал историк Церкви, Император «хотел быть блюстителем только внешних интересов Церкви, не простирая своего влияния на внутренний строй» [65] .
64
Цит. по: Россия перед Вторым Пришествием. Материалы к очерку Русской эсхатологии. Составители С. и Т. Фомины. Т. 1. М., 2002. С. 59. Епископ в современной Церкви — лицо, имеющее третью, высшую степень священства, иначе архиерей. В апостольские времена термин «епископ» обозначал старшего наставника отдельной общины последователей Иисуса Христа. С появлением различных почетных архиерейских степеней — архиепископа, митрополита — термин стал обозначением младшей из них, хотя не потерял и более общего значения, для которого также используют термин «архиерей».
65
Тальберг Н. История Христианской Церкви. М., 2008. С. 251.
В данной канонической формуле понятие «внешние дела» может трактоваться чрезвычайно широко, что, собственно, много раз и происходило. Не вдаваясь в полемические церковно-богословские интерпретации, отметим только важнейший момент, который не может подлежать спору: Император, положивший начало христианизации Римской Империи, ощущал и обозначал себя частью епископата, «сослужителя», по его словам. По заключению современного исследователя, «Государь был первым воином, первым сановником, первым судьей, первым священником» [66] . Подобное положение сохранялось до самого исчезновения «Империи ромеев» в 1453 году. Императоры («василевсы») там считались «викариями [67] Иисуса Христа», надзирающими за царством.
66
Величко А.М. Церковь и Император в византийской и русской истории. СПб., 2006. С. 64.
67
Викарий (лат. Vicarius) — «заместитель», «наместник».