Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок
Шрифт:
Сколько-нибудь серьезное знакомство с традициями передачи царской власти делает невозможным увидеть в таких высказываниях даже малую толику правдоподобия. У Хованского не имелось ни единого шанса «объявить себя царем». Для успеха подобного, совершенно фантастического предприятия ему потребовалось бы вырезать всю царскую семью, а в придачу к ней — немало Рюриковичей, Гедиминовичей и представителей старинных боярских родов Москвы, превосходивших его знатностью. Иван Андреевич являлся родовитым аристократом, но далеко не первым из знатных людей царства. И любой из тех, кому он уступал в «отечестве», мог сделаться его соперником. Затеяв украсть монарший венец, Хованский оказался бы в изоляции. А война против всех, даже при мощном влиянии на стрельцов, неизбежно привела бы князя к поражению. Неглупый политик, он прекрасно понимал это.
Роль Хованского не
Хованский, ставший вождем стрельцов, с первых шагов использовался царевной Софьей в рискованной политической игре. Он всего лишь превысил норму дозволенного, почувствовав себя самостоятельным игроком. Когда всю Москву объяло всевластие стрельцов, а Софье пришлось собирать карательный корпус в Троице-Сергиевой обители, Хованский оказался в сложном положении: он возглавлял… раскаленную лаву. Уже не столько он управлял стрелецким буйством, сколько сами стрельцы распоряжались своей судьбой. Князю, чтобы не погибнуть от их бердышей, волей-неволей пришлось принять на себя роль формального лидера восставших. Тут уже не он интриговал, а им распоряжались истинные вожаки бунта…
Но все это случится потом. А пока злоба стрелецкая лишь подогревается.
Итак, Федора Алексеевича похоронили 28 апреля — на следующий день после смерти. В течение суток стрелецкая масса вела себя тихо. Как видно, внутри ее шла борьба между агитаторами двух сторон. Победили те, кто внушал ей выступить за венчание на царство Ивана Алексеевича: дескать, при малолетнем Петре править будут те, кто обирал их прежде, кто убил справедливого царя Федора, бесчестно обошелся со старшим царевичем… Уже 29 апреля стрельцы пришли в движение. Они явились «в великом множестве в замок с требованием к новому царю, чтобы указанным полковникам предъявили счет, так как они желали бы получить отнятые у них деньги, а также заработок, положенный за работу на полковников, о чем составили аккуратный перечень, и поскольку их самих выгнали, они хотели приговорить на своем совете полковников к смерти, и путем грабежа их домов и собственности удовлетворить свои претензии» [264] .
264
«Склонны к страшному неистовству..». № 2.
Правящий круг оказался перед лицом угрожающей мощи шестнадцати стрелецких полков и одного солдатского. Начались переговоры.
Правительство попыталось помириться со стрельцами путем малых уступок. И будь это сделано раньше, будь хотя бы исполнен приказ Федора Алексеевича о полковнике Грибоедове, возможно, больших жертв удалось бы избежать. 5 мая вышел указ: тех стрелецких полковников, которые обирали своих подчиненных, бить батогами, а «взятки» с них «доправить» в пользу обобранного воинства. Языковым и Лихачевым объявили государеву опалу: в них стрельцы также видели, говоря современным языком, коррупционеров. Патриарх выслал архиереев, дабы те своими речами усмиряли бушующие страсти, упрашивали не рубить полковников [265] .
265
Поденные записи очевидца московского восстания 1682 года. С. 35.
Напрасно!
Патриарху и священноначалию восставшие в повиновении отказали. Их интересовали уже не столько деньги, сколько головы командиров. Буйство не прекращалось. Стрельцы уничтожали своих офицеров и подьячих.
В их среде бродили устрашающие слухи — один фантастичнее другого. Так, например, 15 мая пронесся слух о заговоре: «Умысля царьские изменники и всему Московскому государству разорители, сьехалися они, изменники, в Верх к великому государю [Петру Алексеевичу], князь Юрий Алексеевич Долгорукой с сыном… боярин Артамон Сергеевич Нарышкин, боярин Иван Максимович Языков с сыном с Афонасьем, да князь Григорей Ромодановской, боярин и оружейничей Иван Кирилович Нарышкин з братом, думной дьяк Ларион Иванович с сыном и государевы лекари, Данила Жидовинов с сыном и с товарищем. И удумали они, изменники, вражыим научением, чтоб царьский род извести, а стрельцов и солдатов опоить лютым зельем и змеями,
И тот вор, изменник, Иван Нарышкин, царьскую порфиру на себя надевал и царем себя он, изменник Иван, называл и на государьское место садился и всякие неистовственные слова говорил» [266] .
Откуда бы знать простым стрельцам и их вожакам о замыслах вельмож? Очевидно, «партия» Милославских постаралась снабдить их самыми «достоверными» сведениями.
Стрелецкие беспорядки искусно подогревались. Правительству приписывали и незаконность, и отступничество от православия, и желание погубить царевича Ивана, и коварные замыслы против самих стрельцов.
266
Записки земского дьячка второй половины XVII в. // Исторический архив. Т. 2. М.; Л., 1939. С. 99.
Ударили в набат. Стрельцы, вооружившись, пришли под барабанный бой с развернутыми знаменами в Кремль, к Красному крыльцу. С ними явились московские посадские люди, прихватив «ослопье и дреколье».
Князь Хованский через своих агентов направлял мятежное войско к решительным действиям против нового правительства. Настроение стрелецкой толпы колебалось. Вельможи из стана Матвеева и Нарышкиных выходили к распаленной людской массе, уговаривали разойтись, но прийти к соглашению с ней не могли. Царя Ивана Алексеевича вывели к стрельцам, предъявили: вот, жив, никто губить его не собирается.
Критический момент наступил, когда для переговоров вышел сам Артамон Матвеев. Превосходный оратор, умный, опытный, прирожденный переговорщик, он, кажется, добился успеха. Его слушали, ему почти подчинились. В конце концов, стрельцы помнили, что изначально их брожение вызвали сугубо меркантильные причины. Восставших прежде всего волновали наглые действия нескольких полковников да еще недобор жалованья. Настойчиво повторяемые слова об отравлении Федора Алексеевича и о несправедливости, совершаемой в отношении царевича Ивана, стали дополнительным стимулом к беспорядкам, но все ли участники волнений желали всерьез сунуться в столь сложное и сомнительное дело?
Матвееву чуть-чуть не хватило до полной победы. Ободренный удачей, он отправился докладывать царице Наталье Кирилловне: ладятся переговоры!
Успех его речи оказался сорван неуклюжими действиями соратника. Князю Михаилу Юрьевичу Долгорукому смирное и разумное увещевание Матвеева показалось чересчур робким. Он вырвался вперед и принялся честить стрельцов командирским тоном, веля им немедленно убраться восвояси. Худшего нельзя было выдумать в тот момент.
Миг торжества красноречивого Матвеева над бунтовской массой оказался безвозвратно утрачен. Всё им достигнутое моментально рухнуло. Стрельцы ринулись убивать и долго не могли насытиться душегубством. Первым пал сам Долгорукий, сначала надетый на копья, а потом изувеченный бердышами…
Стрельцы, как уже говорилось, проявили недовольство командирами, вымогавшими у них деньги. Во время вспышки 15 мая и после нее все эти военачальники лишились жизни, а на Красной площади появился столб с именами «изменников», уничтоженных стрельцами. Вместе с ненавистными полковниками погибли сторонники Нарышкиных. Очевидец рассказывает о произошедшей трагедии с леденящими кровь подробностями: «По научке и по наговору боярина князя Ивана Андреева Ховансково побили на Москве стрелцы многих бояр и думных дьяков. Бросили с Красного крылца на землю, а стрелцы подставливали копья и бердыши и секли в мелкия части боярина князя Григорья Григорьевича Рамодановского, боярина Артемона Сергеевича Матвеева, Ивана Языкова, Ивана Кирилловича Нарышкина з братьями, а отца их Кирила Полуехтовича Нарышкина постригли, Федора Петровича Салтыкова да дьяка думного Лариона Иванова с сыном, дьяка думного Аверкея Кириллова, полковника Андрея Дохтурова, полковника Григория Горюшкина, да дохтуров Данила Жидовина с сыном… Боярина князя Юрья Алексеевича Долгорукого на дому его срубили бердыши, а сына его Михаила збросили с Красного крыльца да изрубили. А животы (имущество. — Д. В.)их рознесли стрельцы и солдаты по себе. И многие домы пограбили» [267] .
267
Ростовский летописец конца XVII в. С. 36.