Царь Федор Иванович
Шрифт:
В Москву приходили известия одно страшнее другого: крымский хан ведет, помимо своих подданных, еще ногайцев и черкас, при нем турки, в том числе янычары и турецкая артиллерия. По одним данным, его войско насчитывает 100 тысяч бойцов, по другим — у страха глаза велики! — 400 тысяч.
Между тем тысячи московских ратников пребывают на ливонском и карельском фронтах. Их в принципе невозможно быстро передвинуть к Москве, каким бы форсированным маршем им ни приказали двигаться. Московские воеводы, прикидывая, сколько они могут выставить против Казы-Гирея, понимают: численное превосходство будет не на их стороне. Давать татарам бой в чистом поле — очень рискованно. Можно лишиться армии, а с ее разгромом почти неминуемо падет и Москва.
Полки, вышедшие было на юг, к Окскому рубежу, спешно оттягиваются к столице. Уже плохо: татары проходят через Русскую землю, никем не защищаемую, помимо
Из столицы на Пахру отправляется передовой отряд в 250 конников под командой князя В.И. Бахтеярова-Ростовского. Владимир Иванович должен был препятствовать переправе крымцев, а также вести за ними наблюдение. В первом он не преуспел: крымцы разбили его, многих положили на месте и взяли в плен. Однако русским воеводам, организовывавшим оборону Москвы, успели доложить о стремительном приближении неприятеля, и они изготовились к бою.
До этого момента ситуация развивалась не слишком удачно для русского командования. Но все же до прибытия неприятеля ему удалось сконцентрировать под стенами столицы значительные силы для отпора. И, что особенно важно, собрать мощный артиллерийский парк.
Двумя «начальными людьми» русской оборонительной армии были князь Федор Иванович Мстиславский и Борис Федорович Годунов. При формальном старшинстве первого второй являлся самым влиятельным администратором в стране. И от его административной расторопности сейчас зависела судьба всей оборонительной операции. Годунов, как показала Нарва, не обладал тактическими талантами, зато, как показала вся его жизнь, у Бориса Федоровича имелось стратегическое чутье.
Помня, что в предыдущем генеральном столкновении с крымскими татарами, на Молодях в 1572 году, их остановил гуляй-город, наше командование распорядилось опять развернуть его. Это значило: создать из телег, с укрепленными на них деревянными щитами, импровизированное укрепление, за которым располагались стрелки, а также конница, готовая выйти в контратаку. В случае необходимости гуляй-город можно разобрать, перекомпоновать, отвести ближе к городу. Кроме того, учитывалась природная стойкость русской армии в обороне. Прямое столкновение в поле на протяжении XVI— XVII столетий являлось для наших войск значительно менее выгодным способом вести боевые действия, чем оборонительные операции. Твердость в полевом сражении наши предки проявляли далеко не всегда. Зато если имелся хоть какой-то укрепленный рубеж, его у русских бойцов отбить было до крайности сложно.
Русская подвижная крепость встала южнее Замоскворечья, приблизительно по линии: Донская площадь — Серпуховской вал — Даниловский вал. Древняя Данилова обитель оказалась в роли своего рода «форта» [118] .
Когда наши полки заняли назначенные позиции, сложности начались у Казы-Гирея. Первой неприятной неожиданностью стал гуляй-город, за которым русские ратники изготовились драться насмерть. Второй — Белый город, со множеством башен и орудиями, возле которых стояли пушкари с зажженными фитилями. Татарская конница, пусть и усиленная бесстрашными янычарами, была не лучшей силой на приступе. Вряд ли крымцы готовились штурмовать мощные укрепления…
118
Собственно, вскоре после нашествия Казы-Гирея русское правительство начало строить Земляной город, способный защитить Замоскворечье, где не было могучих стен и башен Белого города. Учло опыт, так сказать. Линия Земляного города прошла несколько севернее тех мест, где летом 1591 года стоял гуляй-город.
Казы-Гирей расположил свои силы по широкой дуге от Коломенского до Воробьевых гор. Вероятно, штурм гуляй-города казался ему делом более простым, нежели атака на каменные стены Белого города. В случае успеха его армии открывалось «мягкое подбрюшье» русской столицы — богатое Замоскворечье. А оттуда, при удаче, конные лучники могли запустить «красного петуха» в центр Москвы. Благо, стояла страшная жара, и большой пожар вновь, как при Иване Грозном, мог уничтожить город за несколько часов… [119]
119
Русское
4 июля татары оттеснили русские дворянские сотни к гуляй-городу и начали атаку на него. Основные усилия прикладывались к взлому русской обороны на флангах. Отряды «царевичей» бросались в атаки у Данилова монастыря, у Котлов, от Воробьева. Крымцев неизменно отбивали, нанося сильный урон, захватывая пленников. Однако и глубокие контратаки русских захлебывались — дворянскую кавалерию отбрасывали назад, к гуляй-городу. По свидетельствам летописцев и разрядов, легкие силы обеих сторон «травились» долгое время, наши ввели в бой литовских и немецких наемников, но никто не мог перебороть неприятеля, бой шел «ровно»{191}.
Казы-Гирей не мог проделать брешь в русской обороне легкими силами, а ввязываться в большое сражение, видимо, не хотел. Это могло обернуться плачевно для него самого. Пока хан размышлял над следующим ходом, его армии оставалось разорять южное Подмосковье.
Бой тянулся до ночи с 4 на 5 июля. Он так и не принес решающего успеха ни одной из сторон.
Наутро 5-го русские ратники, защищавшие Москву, пришли в изумление: враг пропал! До рассвета снялся со станов и скорым ходом отступал на юг, оставляя имущество, лошадей, бросая тела задавленных в спешке. Обратный путь крымской орды был устлан мертвецами и умирающими. Дворянская конница и казаки гнались за крымцами, но успели совершить немногое: потрепать обоз да сцепиться с арьергардными отрядами, отбив часть пленников и, в свою очередь, захватив, по разным данным, от четырехсот до тысячи татар. Трофеями московских воевод стали кони и верблюды, во множестве оставленные неприятелем.
6 июля Казы-Гирей был за Окой.
Там его уже не преследовали (что само по себе выглядит упущением русского командования), и хан осмелился напасть на Дедилов. Но, как видно, «дух отошел» от его воинства. По известию Пискаревского летописца, даже с маленькой русской крепостицей крымская орда не справилась: «И зашол [Казы-Гирей] к Дедилову, и приступал, и ничесо же сотворил»{192}.
Бегство Казы-Гирея до сих пор вызывает вопросы у историков. Причины его не вполне ясны. Самая выигрышная для русского национального самосознания версия такова: лагерь крымцев был приведен в ужас и смятение удачной диверсией московской кавалерии. Русские пушкари, бесшумно и незаметно перетащив под покровом темноты свои орудия поближе к татарским позициям, открыли шквальный огонь, которого противник совершенно не ожидал. Затем дворянская конница потрясла крымцев внезапным ударом. В результате деморализованный противник ретировался.
Красивая эта версия не находит в источниках достаточного подтверждения.
Действительно, среди ночи на ханские станы в районе Коломенского напали три тысячи русских бойцов под руководством Василия Янова{193}. Возможно, удар этой группы вызвал изрядный переполох среди завоевателей. Но измышления о перетаскивании пушек и об огненном вале, сокрушившем врага, не имеют под собой фактической основы. Историки, пишущие о ночной передислокации русской артиллерии, вероятно, плохо понимают, что представляли собой пушки XVI века, как они передвигались и сколько весили. Надо полагать, реалии пушкарского дела того времени должны были уступить место впечатлениям от работы конной артиллерии XVIII столетия, чтобы родилась столь странная реконструкция событий. Передвинуть орудия конца XVI века бесшумно и незаметно к позициям татар и внезапно открыть огонь — картинка из приключенческого романа, если только не из фантастического. Р.Г. Скрынников выражает по этому поводу основательные сомнения: «Управлять полками и перевозить артиллерию в темноте было практически невозможно»{194}.