Шрифт:
Иллюстрации Екатерины Лопатиной
# эксмодетство
Четыре брата
У одной матери было четыре сына. Всем хороши удались сыновья, только друг дружку братьями признавать не хотели. Ничего схожего между собой не находили.
– Уж если, – говорит один брат, – кого и вздумаю я братом назвать, так только лебяжий пух или, на худой конец, хлопковое волокно.
– А я, – говорит второй брат, – на стекло похожу. Только его и могу своим братом признать.
– А я белому дыму брат, – говорит третий. – Недаром нас одного с другим путают.
– А я ни на кого не похож, – сказал четвёртый брат. – И некого мне братцем назвать, разве только слёзы.
Так и по сей день спорят четыре родных брата: белый Снег, синий Лёд, густой Туман да частый Дождь, – друг друга братьями не называют, а матушку Воду все четверо родимой матерью величают.
Бывает такое на свете… Не всегда брат брата узнаёт!
Гусь лапчатый
В давней давности прослышал гусь, то пером из его крыла книги пишутся, государственные бумаги подписываются, возгордился и загоготал:
– Го-го-го! Государственная я птица, а не простая! Коли б не моё крыло да не моё перо, чем бы книги писались, как бы указы-приказы составлялись?
Услыхал эту похвальбу чернильный орешек, на котором в старину чернила настаивали, тоже хвастаться стал:
– Не простой я орех, а чернильный! Коли б не я да не гусиное перо, чем бы книги стали писать, чем бумаги подписывать?
– То-то что – бумаги! – глядя на них, задрала нос старая тряпка. – Бумагу из меня делают! Не будь меня, да гусиного пера, да чернильного орешка, не было бы грамоты на земле!
– Го-го-го! – гогочет гусь. – Пойдём втроём народ припугнём. Пускай он нам славу поёт, почёт воздаёт. А не то мы его перьев лишим, чернил не дадим, бумагу придержим! Незаменимые мы!
Пошли гусь, чернильный орех да старая тряпка почёт добывать, славу требовать. Выслушал их народ и велел вместо гусиных стальными перьями писать, чернила из чернильного порошка готовить, бумагу из дерева вырабатывать.
На этом и кончилась похвальба старой тряпки да чернильного орешка. Тряпкой стали пол мыть, пыль вытирать, а про орешек даже и забыли, где и на чём он растёт.
Притихли орешек да тряпка.
А гусь всё ещё не унимается. Гогочет! Крыльями машет, да взлететь не может. На это мало кто теперь обращает внимание. Только если случится в народе выскочка, или хвастун, или крикун, люди обязательно про такого скажут:
«Видали, каков гусь лапчатый? А?»
Уральская побасенка
Через Уральские горы шёл Дурень с компасом.
Шёл да и видит – стрелка компаса куда не надо показывает.
Балуется. Рассердился Дурень на компас и разбил его о скалу, а сам дальше пошёл. По солнышку.
Шёл следом за Дурнем через Уральские горы умный человек. Тоже с компасом. Шёл, шёл да и видит, что стрелка компаса куда не надо показывает. Не на север. Дурит стрелка.
Задумался умный человек, куда именно стрелка смотрит.
Долго ходил пытливый человек с озорным компасом. В оба глаза за стрелкой смотрел.
Ходил так, смотрел – и увидел, что стрелка на высокую гору глядит. И в какую бы сторону он ни пошёл, стрелка на гору воротит.
– Эге! – сказал умный человек. – Никак я магнитную гору открыл, железную руду нашёл?
Так оно и случилось.
Скрипучая дверь
В новую избу навесили хорошую Дверь. Красивую Дверь.
И все её хвалили. Потому что Дверь легко открывалась и плотно закрывалась, не пропуская зимнюю стужу.
Вообще Дверь не в чем было упрекнуть, и о ней перестали говорить. Зато в избе очень много разговаривали о рамах. И как о них можно было не говорить, когда они были плохими. С трудом открывались и закрывались. Набухали. Пропускали холод.
Рамам уделялось много внимания, и это обозлило завистливую Дверь.
– Вот вы как, – сказала она, – я покажу вам, как не замечать меня. – И стала коробиться, кривиться, скрипеть.
Её подстругивали, выпрямляли, утепляли. Нянчились с нею, сколько могли. Её петли часто смазывали маслом, а она не унималась, скрипела. Скрипела с таким остервенением, что это стало невыносимо для окружающих.
Тогда её сняли с петель и выбросили в дровяник. На её место навесили другую. Обычную сосновую дверь, которая честно служит в избе до сих пор, зная, что легко открываться и плотно закрываться вовсе не какие-то особенные достоинства, а её дверные обязанности.
Выброшенная же в дровяник Дверь вскоре поняла, что вне избы и без избы она ничего собой не представляет. Ровным счётом ничего. Даже скрипеть не может вне избы.
Такова печальная история одной зазнавшейся Двери, которая оказалась в одиночестве.