Царь грозной Руси
Шрифт:
А на Руси к бедствиям от внешних нападений добавились внутренние. Наместники и волостели разоряли народ, пошло брожение. Беженцам из мест, опустошенных татарами, государство помощи не оказывало, они растекались по стране, нищенствовали. В разных районах появились банды «разбоев», и число их быстро возрастало. В октябре 1539 г. правители были вынуждены вспомнить о губной реформе, начинавшейся при Елене. Жителям Белозерского и Каргопольского уездов были направлены грамоты, чтобы они, «свестясь меж собя все за один», избрали в каждой волости трех-четырех «голов» из местных детей боярских для борьбы с разбойниками. А в помощь им сельские общины должны были
Но возмущение зрело и среди бояр. Шуйские узурпировали их права, вели страну к гибели. Организатором недовольных стал митрополит Иосааф. Теперь оппозиция действовала куда более скрытно, чем в прошлый раз. Вместе не собирались, до поры до времени ничего не предпринимали. Митрополит общался с великим князем Иваном, с боярами — но по его сану так было положено. А в ходе разговоров вырабатывалась общая позиция, лидером определили того же Ивана Бельского. И в 1540 г. оппозиция устроила переворот. Бескровный, мирный, что-то вроде «бархатной революции». Иоасаф и бояре вдруг явились к государю, ходатайствовали простить Бельского. Получив согласие, дружно двинулись в тюрьму, освободили его, привели в Думу и усадили на высшее место.
Ошеломленный Иван Шуйский был поставлен перед фактом. Оскорбился и отказался участвовать в заседаниях Думы. Это в общем-то и требовалось. Получилось, что прежний временщик уступил власть. Новое правительство, составившееся вокруг Бельского, начало предпринимать меры по выходу из кризиса. Смещало хапуг-наместников, воров-чиновников. В Пскове из-за разгула Андрея Шуйского ситуация была уже на грани восстания. Чтобы пригасить возмущение, Боярская Дума предоставила Пскову те же права, какие в свое время Василий III даровал Новгороду. Городу разрешили выбирать старост, целовальников, которые будут осуществлять суд вместе с наместниками. А вдобавок распространили на него губное право, предписав самим расследовать уголовные преступления и карать разбойников. Псковичи были этим очень довольны, славили государя и бояр.
Что касается позиции самого Бельского, то он, вероятно, не желал восстановления сильной самодержавной власти. Можно предположить, что его идеалом было правление аристократов. И он попытался добиться эдакого «аристократического единения». Амнистировал всех политических преступников, освободил Ефросинью Старицкую с сыном Владимиром. Им вернули прежний удел, собственность, разрешили иметь дружину. Но и Шуйские со своими приближенными не понесли наказаний за все, что успели натворить. Очевидно, Бельский руководствовался примером Польши, где высшие магнаты оставались неподсудными персонами. Он амнистировал даже своего брата-предателя. Семену Бельскому от имени великого князя послали прощение, приглашали вернуться на родину, обещая почести и боярство. Перед ним еще и извинялись за прошлые обиды — виновным объявили покойного Телепнева. Правда, получилось так, что гонец из Москвы и Семен разминулись. Когда грамоту везли в Крым, «обиженный» вместе с ханом вел татар на Русь.
Но все же, несмотря на политические взгляды, Иван Бельский был энергичным и здравомыслящим деятелем. Что толку в расширении прав знати, если погибнет само государство? Его правительство принялось спешно приводить в порядок армию, изыскивать средства на жалованье военным. Призывались в строй дети боярские, мобилизовывались даточные и посошные пехотинцы, городские пищальники, усиливались гарнизоны крепостей. Это оказалось исключительно своевременным, потому что крымцы и казанцы готовились нанести по России совместный удар.
У них лишь случился разнобой по времени. Крымцы ходили на Русь через степи, для этого коням нужен был подножный корм. А для казанцев лучшими дорогами служили замерзшие реки, и лошадей они кормили сеном, заготовленным в русских селениях. Сафа-Гирей помнил, как легко и хорошо удавалось грабить прошлые две зимы, и опередил дядю, вторгся в декабре 1540 г. Его орды докатились до Мурома, но встретили стойкую оборону. На стены города вышли не только воины, но и все жители. Отбивали атаки, совершали вылазки. А вскоре стало известно, что против казанцев идут две рати, Дмитрия Бельского из Владимира и служилого царя Шах-Али из Касимова. Сафа-Гирей снял осаду и бежал, а наши воины гнали его, истребляли отставших и уничтожали банды, рассеявшиеся по русским селам.
Правительство начало готовить ответный поход на Казань. Войска из семнадцати городов собирались по Владимире, командование Бельский благородно уступил своему врагу Ивану Шуйскому — протягивая ему таким образом руку для примирения. Но весной 1541 г. стали поступать известия, что гроза надвигается с юга. И это был не обычный набег. Враги намеревались сокрушить Русь и утвердить в Рязани султанского вассала Семена Бельского. Сахиб-Гирей поднял в поход всех подданных, разрешил остаться дома лишь детям, старикам и больным. Присоединились ногайцы, с татарами шли и «турского царя люди с пушками и с пищальми» — янычары, отряды ополчения из Кафы, Азова.
Войско Шуйского было оставлено во Владимире, прикрывать Русь со стороны Казани. А командование на юге принял сам Иван Бельский. Формировались полки в Серпухове, Коломне, Туле, Рязани. Первые столкновения с врагом приняли казаки и разведчики Федора Плещеева — в верховьях Дона. Сообщили в Москву о ханском войске, которому «конца не видно». По сакме, вытоптанному следу в степи, приблизительно оценивали количество — более 100 тыс. Татары с ходу пробовали захватить Зарайск, были отражены воеводой Глебовым, но задерживаться не стали, двинулись дальше.
А в Москве Дума и митрополит решали, что делать? Увозить ли десятилетнего государя на случай осады? И выяснилось, что на Руси… нет больше безопасных мест! Псков и Новгород «смежны с Литвой и немцами» — бояре хорошо понимали, что эти соседи не преминут при удобном случае ударить. Кострома, Ярославль, Галич находились под угрозой казанцев. Во всей стране оказалось негде укрыться! И великий князь, волей-неволей оставленный в столице, делал единственное, на что был способен. Вместе с братом на глазах людей со слезами молился перед Владимирской иконой Пресвятой Богородицы, перед гробницами свв. митрополитов Петра и Алексия. «Боже! Ты защитил моего прадеда в нашествие лютого Темир-Аксака (т.е. Тамерлана). Защити и нас, сирых! Не имеем ни отца, ни матери, ни силы в разуме, ни крепости в деснице, а государство требует от нас спасения!»
В войска на Оку повезли письмо Ивана Васильевича. Великий князь призывал ратников грудью преградить врагу путь к Москве, а тех, кто падет в битве, обещал вписать в поминальные книги, и «того жена и дети будут моими ближними». Это было самое раннее из известных нам произведений Ивана Грозного (пусть и подредактированное старшими). И такой способ агитации на Руси применялся впервые: письмо ребенка размножали, зачитывали в разных полках. Оно вызвало колоссальное воздействие. Видавшие виды бойцы, слушая его, плакали. Кричали: «Мы не бессмертны, умрем же за Отечество!» «Хотим пить чашу смертную с татарами за государя!»