Царь Итаки
Шрифт:
Икарий поднял кубок в честь Агамемнона.
— А когда ты их здесь соберешь, то проведешь и военный совет, — сказал он. — Ты — умный человек, Агамемнон. Когда-нибудь ты станешь вождем всех греков, и тогда ты сможешь повести нас к славе!
— Или — к смерти, — добавил Тиндарей.
* * *
Из ниши сверху, погруженной в тень, за ними наблюдала девушка. Ее черные волосы цвета воронова крыла покрывал капюшон белой накидки, лицо скрывалось за тонкой вуалью. В тени был заметен только блеск темных
Елена очень расстроилась. Тиндарей даже не был ее настоящим отцом — эта честь принадлежала Зевсу, хотя царь того и не знал. Но у него хватило наглости выставлять ее на торги, словно какую-то рабыню. Агамемнон — всего лишь убийца, страдающий манией величия. У него в голове — лабиринт политических и военных хитростей и уловок, а черное сердце бьется только ради славы греков. Если бы она родились мужчиной, то взяла бы меч, спустилась вниз и убила всех троих.
Но она не была мужчиной. Если она хочет остановить царя Микен, плетущего вокруг нее свою паутину, то ей придется использовать более хитрое оружие, чем мечи и копья. И Елена уже знала, что оружие, которым она владеет, гораздо мощнее, чем бронза.
Девушка горько улыбнулась. С раннего детства ей приходилось прятать свою красоту под вуалью из-за того эффекта, который она производила на окружающих ее мужчин. Но по мере того, как Елена становилась старше, она научилась использовать это в свою пользу. Конечно, власть и сила принадлежат мужчинам, но ими можно манипулировать.
Елена посмотрела вниз на трех царей. Зачем ей покорно отдаваться Менелаю или любому другому мужчине, которого они ей навяжут? Она не племенная кобыла, которой можно торговать по прихоти царей. Она — дочь Зевса и имеет право сама выбирать любовника, который увезет ее как можно дальше от сдерживающих стен Спарты.
Глава 5 Священное озеро
— Я пришел спросить волю богов, — сказал Эперит. — Что они для меня сулят, как мне найти свою судьбу?
Пифия провела языком по губам и зашипела.
— Меч Ареса выковал связь, которая приведет к Олимпу. Но герою следует опасаться любви, ибо если она затуманит желания, он упадет в пропасть.
Это были ее последние слова, обращенные к ним. Жрица в последний раз зашипела, рассмеялась, натянула капюшон и опустила голову.
— Аудиенция закончена, — объявил Тразий. — Теперь вы должны уйти.
— А пророчество?
Жрец надменно фыркнул:
— Боги уже участвуют в твоей жизни. Дружба, скрепленная в битве, может привести тебя к славе, имя переживет твою смерть. Но любовь может увести тебя в сторону, и тогда ты станешь никем.
Он удовлетворенно произнес последнюю часть, словно именно такой конец и подходил для молодого воина.
— Это ложь! — гневно возразил Эперит. — Я никогда не пожертвую славой ради любви.
— Эперит! — предупредительно произнес Одиссей, обнял его за плечи и повел вслед за жрецом. — Оракул только предупредил тебя, что следует опасаться любви. Эта часть твоей судьбы все еще остается в твоих руках. Я никогда не слышал о человеке, которому боги не предоставляли бы выбора. Кроме того, ты слышал первую часть? Слава и имя, которые переживут смерть! Чего еще может желать воин?
Эперит подумал, что царевич прав. Его судьба все еще оставалась в его руках, и какая женщина может заставить его отказаться от чести? Он посмотрел на Одиссея, который успокаивающе ему улыбался. Определенно Пифия говорила про их дружбу, совсем недавно обретенную. Если ему разрешат присоединиться к небольшому отряду воинов, то надо надеяться, что тогда и начнет разворачиваться обещанная ему судьба. Она неизбежно приведет к славе и известности.
Пифона в первой пещере не было видно, и паломники вскоре снова оказались на улице, стоя под ночным небом, полным звезд. Было хорошо уйти от важничающих и много о себе думающих жрецов, вонючих паров, жрицы-прорицательницы, напоминающей змею, ее мерзкого и ужасного защитника. Эперит глубоко вдохнул ночной воздух и улыбнулся. Жизнь только начиналась.
* * *
Когда они приблизились к лагерю, Одиссей отвел молодого воина в сторону.
— Эперит, ты слышал, как меня называла Пифия?
Юноша нахмурился.
— Да, — сказал он. — Одиссей с Итаки.
Командир позволил остальным уйти вперед. Когда они скрылись из виду, он сложил руки на груди и внимательно посмотрел на Эперита.
— И что ты думаешь? — спросил он.
— Это зависит от того, кто ты — Кастор с Крита или Одиссей с Итаки.
— Меня зовут Одиссей, — ответил мужчина. — Может, ты обо мне слышал?
Юноша пожал плечами и виновато покачал головой.
— Неважно. Моему имени, как и твоему, еще предстоит прославиться в Греции. Однако я прошу прощения за то, что был вынужден тебя обманывать. — Он показал на кинжал, заткнутый за пояс Эперита. — Это хорошее оружие. Он принадлежал деду моего отца, и уверяю тебя, что мне было нелегко с ним расстаться. Все это не было частью какой-то хитрости или шутки. Я отдал его тебе, потому что имел в виду то, что говорил. И хочу, чтобы кинжал остался у тебя в знак продолжения нашей дружбы.
— Но почему ты был вынужден меня обмануть? И откуда мне знать, на самом ли деле ты Одиссей с Итаки? Я даже не знаю, где находится Итака.
Одиссей улыбнулся. Впервые с момента их встречи Эперит не видел в новом друге сдержанности, осмотрительности и осторожности. Выражение лица у него изменилось. Глаза загорелись, он выглядел счастливым и на несколько мгновений забыл об испытаниях, выпавших на их долю в этот день.
— Итака — это скалистый остров недалеко от западного побережья Акарнании, — заговорил он. — Это не очень красивый остров. Но мы счастливы там, это наш дом. Народ, по большей части, упрям, глуп, ленив. Но итакийцы — самые отважные, бесстрашные и приятные люди во всей Греции. Они живут в мире между собой, и я легко отдам жизнь за то, чтобы они такими и остались. Когда я уезжаю с родного острова, то думаю о нем каждую минуту, а когда я там, то не вспоминаю ни о каких других местах. — Одиссей пожал плечами и покачал головой, словно признавая, что не смог отдать должное своему дому. — Когда-нибудь ты приедешь к нам и все увидишь сам. Тогда мы сможем сесть у горящего костра с большим количеством вина, и я спрошу тебя про Алибас и твой народ. Хорошо?