Цареубийство. Николай II: жизнь, смерть, посмертная судьба

Резник Семен Давыдович

Монтескье анализировал основные формы государственного устройства, выявляя сходство и различие между ними. Он делал это с такой глубиной и проницательностью, что его основные положения незыблемы и сегодня.

Французский мыслитель XVIII века выделял три основные формы правления: республику, монархию и деспотию. При этом под монархией он понимал абсолютную монархию: современный ему британский режим, при котором король царствовал, но не управлял, Монтескье считал республикой под оболочкой монархии. Истинная монархия – это абсолютизм, воля государя в ней высший закон.

В чем же разница между монархией и деспотией? Не в том же состоял смысл трактата, чтобы сказать, что «хороший» самодержец – это монарх, а «плохой» самодержец – деспот. Монтескье интересовали основополагающие

принципы разных видов правления, а не то, как эти принципы воплощаются в конкретных случаях. Он показал, что между абсолютной наследственной монархией и деспотией имеются глубокие различия, которые накладывают отпечаток на общественное устройство и на общественное сознание стран и народов.

Монарх принимает престол по праву рождения. Власть переходит к нему автоматически от предшественника и так же автоматически передается преемнику. «Король умер, да здравствует король!» Власть монарха никем не оспаривается, потому он не озабочен ее удержанием. У него нет необходимости привлекать на свою сторону одни влиятельные круги, подрывать могущество других, заманивать в сети потенциальных соперников. Монарх над схваткой. Он может быть умен или глуп, покладист или своеволен, дальнозорок или близорук. Он может быть милостив или жесток, прямодушен или вероломен – словом, он человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Но он всегда вне партий или группировок, вне мелких интриг и узких интересов.

Он опирается на привилегированный слой – дворянство, причем привилегии дворян тоже наследственны и неотторжимы. Для дворянина преданное служение государю, готовность умереть за него является высшей доблестью и честью. Вместе с тем понятия чести могут заставить дворянина отказаться от выполнения бесчестного, подлого приказа. То есть хотя воля государя – высший закон в монархическом обществе, традиционные понятия чести не позволяют монарху слишком сильно злоупотреблять своей абсолютной властью.

В монархии действует, по крайней мере, один закон, который выше воли государя. Это закон о престолонаследии. Монарх не может его отменить или с ним не считаться. Этим обеспечивается преемственность власти и стабильность всей государственной системы. Чем тверже соблюдается закон о престолонаследии, тем прочнее монархический режим. Формального закона о престолонаследии мало – нужно еще такое моральное и духовное состояние общества, когда сама мысль о том, чтобы посягнуть на порядок престолонаследия, считалась бы верхом греха и кощунства, о котором страшно даже подумать. Только если в общественном сознании происходят такие глубокие сдвиги, что монархический режим становится для него неприемлемым, закон о престолонаследии, да и сам престол теряют свою стабилизирующую роль. Тогда происходит революция, которая ведет к смене общественного строя. Неприкосновенность монарха становится фикцией. Более того, поскольку свергнутый монарх вольно или невольно оказывается знаменем контрреволюции, то он почти неминуемо становится жертвой расправы революционеров, как это было в Великобритании в XVII и во Франции в XVIII веках.

При деспотии действуют иные закономерности. Самодержавная власть сидящего на троне лица обеспечивается не законом или традицией, а силой. Силой же она может быть отнята. Самодержец должен постоянно заботиться об укреплении своей власти. Он должен привлекать к себе сторонников, расширять их круг, всячески одаривая их и постоянно опасаясь измены. Опираясь на одни группировки, он подавляет другие. И постоянно интригует, дабы не стать жертвой интриг. Деспот всегда начеку. Он подозревает в коварных замыслах даже самых преданных своих сторонников, поощряет тайный сыск и доносительство, а потому никто из его приближенных не может чувствовать себя в безопасности. Привилегии, которыми деспот наделяет своих приближенных, в любой момент могут быть отняты, имущество конфисковано, а сами они могут быть подвергнуты пыткам, казнены или заживо похоронены в каземате.

Если при монархии общество разделено на сословия, наделенные наследственными правами и привилегиями, то в деспотии такое разделение призрачно. Подданные государя равны в своем бесправии. Могущественный клеврет, истязающий

в застенке своих врагов, знает, что в любой момент может поменяться с ними местами. Конечно, и законы чести при таком строе призрачны.

Самый зависимый, самый уязвимый раб деспотического строя – сам деспот. Он завоевывает власть в борьбе и в борьбе может ее утратить, побежденный более могущественным или коварным соперником. В этой смертельной борьбе все средства хороши. Если в монархии личность самодержца неприкосновенна и свята, то при деспотии ничто не стоит так дешево и не проливается столь обильно, как царская кровь.

Итак, взгляды Стефана Цвейга на природу монархии оказались весьма близкими взглядам Шарля Монтескье. Это не могло быть случайным. Стефан Цвейг был европейски образованным писателем. Труды Монтескье изучались в каждом серьезном курсе философии и политологии. Мне стало ясно, что «Мария Стюарт» Стефана Цвейга – это великолепная художественная иллюстрация к «Духу законов» Монтескье.

Сам Монтескье иллюстрировал свои мысли гораздо скупее, в основном примерами из античной истории. Лишь изредка он обращался к более поздним временам, упоминая некоторые события, происходившие в европейских странах, Персии, Китае, Японии. Россию он упоминал мельком, всего несколько раз. Из этих упоминаний видно, что французский мыслитель XVIII века не считал Россию монархией: для него это был типичный пример деспотии [3] .

3

Считаю не лишним подчеркнуть, что далее анализируются некоторые особенности российской государственности, а не страна и ее культура. Я не считаю, что «каждый народ заслуживает то правительство, которое имеет». Если, с оговорками, это применимо к представительной демократии, где народ свободно избирает своих правителей, то никак не к деспотии, в которой правление навязано силой.

Рюриковичи

Возникновение российской государственности окутано туманом древних преданий. Согласно летописям, она началась с появлением в Новгороде, а затем и в других восточнославянских поселениях варяжских дружин Рюрика и его братьев.

Потомки Рюрика заняли княжеские «столы», но первым среди равных стал Великий князь Киевский, и за киевский стол между Рюриковичами шла нескончаемая борьба.

Уже в древнейших летописях мы находим предание о Борисе и Глебе, младших братьях Киевского князя Святополка. Видя в них потенциальных соперников, он их предательски умертвил.

Эти события относятся к началу XI века. Православная церковь возвела Бориса и Глеба в ранг святых покровителей Руси. «Можно думать, что святость Бориса и Глеба и проклятие, тяготевшее над Святополком, не раз удерживали впоследствии братоубийственные руки», – писал один из авторитетнейших российских историков С.М. Соловьев.

Однако борьба за власть между потомками Рюрика продолжалась и в следующих поколениях. Яд и кинжал пускались в ход не менее часто, чем военные дружины. Летописи сохранили немало историй о том, как замирялись вчерашние противники, как задавали друг другу пиры, целовали крест в знак верности взятым на себя обязательствам, а затем тот, кто был хитрее и коварнее, учинял расправу над поверившим ему простаком. Даже нашествие монголов на Русь не ослабило этой борьбы. Продолжалась она и после возвышения Москвы; изменилось только то, что предметом вожделений стал не киевский «стол», а московский. Вот, например, краткая энциклопедическая справка об одном из московских самодержцев XV века Василии II Темном, сыне Василия I: «Вел борьбу за Великое княжение с дядей Юрием Галицким и двоюродными братьями Дмитрием Шемякой и Василием Косым, был взят в плен и ослеплен (1446). При поддержке части феодалов и горожан одержал победу» [4] .

4

БСЭ, изд. 3, т. 4. С. 332.