Царёв город
Шрифт:
Через день ноТзая весть — царь убит Годуновым, и Борис уже примерял шапку Мономаха.
Между разносчиками слухов крутились иноземные послы, все вынюхивали и слали депеши в с^ои страны. Особенно много наушников в Москве было у литовского канцлера Сапеги. Он жадно собирал слухи о «москалях» и. пересылал их в грамотах польскому королю. В одном из писем Сапега писал:
«...Царица-москалиха в минувшую весну родила дочь. Брат ее Борис, не будь плох, дочку утопил, а вместо нее положил новорожденного сына одного стрельца, дабы иметь нужного ему наследника престола. Об этом узнали сторонники Нагих и сообщили в Углич, Дмитрию. А потом и самому царю. Царь в гневе велел Ирину постричь в монастырь, за нее заступился Борис, и произошла драка. Москаль получил две раны в живот, а Годунов избит царским посохом...»
Спустя два месяца литовский подканцлер Бараковский сообщал в Рим, папе, о новом «москальском скандале»:
«...О великой же княгине сообщаю следующее: в пору,,
когда царь Федор ездил на длительное моление в монастырь, царица понесла от молодого дьяка, и все это открылось самым необычным способом... Царь был разгневан и постриг ее в монахини. Ирина пыталась отравить мужа, и только провидение спасло москаля-правителя. Ныне же царь тяжко болен, и дни его сочтены. Временщик Борис вряд ли сможет его заменить — против него поднимут голову бояре Шуйские, дьяки Щелкаловы и родственники законного наследника престола царевича Дмитрия — кня~ зья Нагие».
Слухи, пущенные представителями трех партий, по темным углам Москвы собирались иностранцами, они отправляли их своим властителям, а те возвращали их обратно. Иная дикая клевета, поднятая где-нибудь в сточной канаве Китай-города, не стоила бы и ломаного гроша, но, возвращенная по дипломатическим каналам, обретала-правдивость, больно ранила ревнивого Федора и сильно подрывала престиж Годунова. Боярам не удалось избавиться от Ирины прямыми доносами, теперь они сеяли злостные слухи, которые лучше всяких наветов расстраивали семейную жизнь царя, подрывали пошатнувшееся его здоровье.
Защищаясь, Годунов пошел на решительные меры. Был сослан на Белозеро Иван Петрович Шуйский и там задушен угарным газом. Андрей Щелкалов попал под царскую опалу. Нагие были раскиданы по глухим провинциям. Александру Нагому было запрещено без царского указа 'покидать Царевококшайск.
Архиепископ Казани Гермоген приехал в Москву в самое тревожное врем?. Патриарх принял его ласково — в былое время они оба были ярыми защитниками опричнины, злобный дух жестоких времен жил в них обоих до сих пор. Иов помимо Бориса свел владыку с богобоязненным царем, и Гермоген нарисовал Федору мрачную картину упадка веры в Казанской епархии.
Царя привезли в патриаршьи палаты в то время, когда Ирина и Годунов и в самом деле были в ссоре с Федором. Гермоген начал докладывать о делах епархии:
— Великий государь мой! Посылаемый в казанские пределы, и памятуя наказ твой и святейшего патриарха, я оглядел многия места и нашед там великое порушение вере нашей. Был я в уездах казанских и свияжских, был во степях калмыцких, тако ж посетил кокшайские места. И всюду узрел греховодие многое. Живут там новокрещены вместе с татарами, чувашами, черемисами и вотяками, едят и пьют с ними, к церквам божьим не приходят, кре-
стов на себе не носят, в домах образов и крестов не держат, попов не призывают, отцов духовных не имеют; обвенчавшись в церкви, перевенчиваются у попов татарских, едят скоромное в посты, живут мимо своих жен с пленницами.
— Ну, а наши попы, которые там, что они делают? •
— Государь мой великий! Да что там какие-то попы, когда я сам к вере истинной их призывал и получал токмо одни насмешки. Многие русские люди от христианской ве^-ры отстали, а те, которые в нашу веру приведены, в ней не утвердились, потому что живут с неверными вместе, от церквей далеко. Будучи в Царевококшайском уезде, прознал я, государь мой, что тамошний настоятель отец Иоахим сплошь к рядом венчает русских православных мужей на инородных жонках, кровь русскую и породу ухудшая. Жонки те ведут своих православных мужей в язычески капища, от веры истинной отрывают. И посему, заключая браки с инородцами, мы не столько приобретаем, сколько теряем. Мало того, тот поп царевококшайский привечает к церкви и крепости люд разбойный, мятежный. И верховодит этими бунтовщиками, как и прежде, атаман Илейка Кузнецов, на коего указ государев был. Я хотел было наложить на того священника епитимью, но он сказал, что государыне-матушке известен...
— Да, да, — подтвердил царь, — я того подвижника помню. Но если он неладное творит, ты его, владыка, накажи.
— Его сана лишить надобно! — воскликнул Иов. — Мыслимо ли дело — бунтовщиков прикрывать?! А Илейку— в чепи! Бунтовщиков — на плаху!
— Ты, Иов, сан святейшего носишь, ты милосердным должен быть, — царь покачал головой. — А разбойникам, я помню, прощение подписывал. Подвижника тоже сана лишать не надобно. У нас и так в тех местах попов мало, а вы...
— Строгость, великий государь, нужнаГ— воскликнул Гермоген. — Инако растрясут нашу православную веру по капищам да по мечетям.
—- Не спорю, строгость нужна. Но не к служителям церкви, а к инородцам новокрещеным. Их надобно в слободы собирать, от неверных отделить, яко овец от козлищ... Ты, святейший, грамоту на этот счет заготовь, а я подпишу.
Браки русских с иноверцами расторгнуть бы надо, государь? — предложил Гермоген.
— Это с патриархом, с патриархом решай. Я зело ус-тал. Возок велите подать.
На второй день Иов был у царя с грамотой для епархии и для воевод. В ней было сказано:
«...Воеводе казанскому не мешкая переписать всех новокрещен, устроить им слободу от города на лучной выстрел, с церквой и полным причтом; кто из них не захочет переселиться и ставить себе двор на слободе, тех в тюрьму сажать либо брать на поруки. Дать тем слободам сына боярского доброго и приказать ему там делами ведать, беречь, чтобы новокрещены христианскую веру держали крепко, женились бы русские люди только на русских; которые не станут христианскую веру крепко держать, тех смирять, в тюрьму сажать, в железа, в цепи, бить, а других отсылать к владыке, чтобы налагал епитимью. Все мечети, капища языческие посметать и вконец их извести».
Прослушав чтение грамоты, царица Ирина сказала:
— Грамоту эту, Федя, надо переиначить. Женитьбу русских на новокрещенных жонках надо одобрить, а не запрещать. Сия мера ненависть инородцев к нам ослабит, приведет к истинной вере множество людей...
— Прости, государыня, но жонки инородные разведут русских людей по капищам своим, по мечетям, — сказал Иов.— И тут мы не найдем, а потеряем.
— Ты, святейший Иов, сам написал — капища и мече-ти срыть и посметать. Куда же разводить они станут? Надо написать так: «...новокрещены женились бы у русских людей в церквах, дочерей своих выдавали за русских же...»
— Воля твоя, государь, перепишу. Может, в этом зерно истины есть.
V
Гермоген возвратился в Казань недовольный. Царская грамота хоть и развязала ему руки в борьбе с иноверием, однако, настаивать на своих угрозах царевококшайскому священнику он не мог. Лишать Ешку звания настоятеля храма царь запретил, расторгать браки тоже было нельзя, грамота царя говорила как раз обратное. О наказании бывших ватажников не могло быть и речи, поскольку Федор подтвердил указ о прощении.
И тогда хитрый и упрямый Гермоген решил настоять на своем, но по-иному. Узнав о ненависти Нагих к Годуновым, владыка все надежды по этому замыслу возложил на воеводу Алексашку Нагого, которому именно Годунов и Ирина запретили появляться в Москве. Теперь для Нагого царегородское сидение стало явной ссылкой. Гермоген написал воеводе в Царевококшайск пространное письмо, представив Ешку как ярого сторонника Ирины и Годунова. Затем выложил все вины его, в том числе венчание русских на черемисках, сокрытие беглых и много другой хулы, при этом не забыл упомянуть, что деяниями отца Иоахима зело недоволен патриарх Иов, . и попа спасло только заступничество Ирины и Бориса. Царскую грамоту в Казани владыка подзадержал. Пока ее переписывали да ждали оказии дл’я пересылки, прошло много времени. А свое письмо Гермоген послал сразу с посыльным. Князь-воевода Нагой тоже сообразил: этим попом можно крепко насолить Годуновым. Он сначала позвдл к себе Звягу и Дениску и предложил им освободиться от инородных жен. При этом показал письмо Гермогена, где тот ссылался на недовольство патриарха. Затем он велел переписать всех работных людей, которые ранее были в бегах, и не велел им никуда без ведома воеводы уходить. Ешке приказал более русских на местных девках не женить.