Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка
Шрифт:
На следующий день я вновь был у царя, тот оказался чем-то озабочен и ходил быстрыми шагами по палате. Неожиданно он остановился и крикнул стрельцам:
– Все вон и чтобы у дверей никого не было!
У меня сердце упало в пятки, я знал, чем кончаются царские тайны.
Иоанн Васильевич, взглянув на меня, усмехнулся, все поняв по выражению моего лица.
– Щепотнев, тайн государственных я пока тебе доверять не собираюсь, а вот совет человеческий ты можешь дать, не имеется пока у тебя ни друзей особых здесь, ни завистников, все, что имеешь, от меня получил, нет тебе во лжи никакой выгоды. Пришла мне в голову мысль одна: надо мне трон покинуть и обычным человеком
В моей голове сразу всплыли сухие строчки учебника: в тысяча пятьсот семьдесят пятом году отрекся от трона и передал его Симеону Бекбулатовичу с не ясными никому целями.
Я старался сохранять хладнокровие и говорить спокойно и убедительно:
– Великий государь, прости мои мысли, но мнится мне, не привел ты ни одной причины, почему ты трон свой должен отдать и от жребия помазанника Божьего отказаться. Что же до крови, то ежели можешь, назови мне хоть одного властителя, что без нее обошелся. Но не можно царю, помазаннику Божьему, свою державу, его предками собранную и ему врученную, кинуть, как седло старое. На коленях тебя прошу, выбрось ты такие мысли из головы, пропадем ведь мы все, горемыки, без тебя. Со всех сторон на Москву нападение идет: поляки, литвины, шведы, татарва крымская. Кто, как не ты, возглавить можешь войско наше. Не нужен нам никакой новый царь, кроме тебя. А ежели у тебя иные мысли есть, которые до меня нельзя довести, то подумай с советчиками, обсуди с добрыми, может, все это можно будет сделать и трон за собой оставить. Вот такой мой совет тебе, великий государь, прости, ежели что дерзостно сказал, но очень опечален решением твоим.
Царь, до этого времени стоявший около меня, подошел к креслу и, усевшись в него, вздохнул и задумался. Я молча стоял, ждал, каковы будут итоги его размышлений, и думал: «Если казнь, то пусть повезет и просто голову отрубят!»
– Сергий, – неожиданно сказал царь, – опять у меня руку щемит, прочитай заговор вчерашний.
Я с тем же успехом прочитал заговор.
Иоанн Васильевич долго на меня смотрел:
– На сегодня свободен, лекарь, а о словах твоих я подумаю, не ты первый мне их говоришь.
На дворе уже конец сентября, третий год пребывания моего сознания в этом мире. Я не знаю, может, это мой родной мир, может, параллельный, но мне эти размышления в общем-то тоже параллельны, потому как на теперешнюю мою жизнь это не оказывает никакого влияния.
Вчера приезжал Хворостинин и сообщил, что пора ехать свататься. Моя будущая жена Ирина Владимировна Лопухина пятнадцати лет от роду проживала в царском дворце под присмотром мамок. Ее отец боярин Владимир Яковлевич Лопухин геройски погиб в тысяча пятьсот семьдесят первом году, в Москве, при вторжении Девлет Гирея, за что и был записан лично Иоанном Васильевичем в свой поминальник. Вотчина ее отца рядом с Торопцом пока находилась в казне. Но зато родственников у невесты, насколько я понял, было выше крыши. И теперь, похоже, все от них уплывало вместе с Ириной Владимировной. Хворостинин вытащил список: все, что давал царь за Лопухиной. Скажем так, своего он не отдавал, но все, чем владел ее отец, полностью отходило мне. Дмитрий Иванович сочувственно смотрел на меня.
– Не знаю, что и сказать, с одной стороны, вотчины у тебя богатейшие, а с другой, забот выше головы.
Я на это только развел руками: что получилось, то получилось.
Вечерело, подъехал разряженный Хворостинин. Я, одетый так, что еле волочил ноги, сел рядом с ним. Сзади ехало двадцать оружных холопов, также разряженных в пух и прах. Ехали мы в Кремль, где и должна была пройти вся эта тягомотина. Подъехал весь наш поезд
– Ну что же, Никита Васильевич, время пришло говорить, зачем съехались.
Никита Васильевич, встав, в свою очередь поглядел на попа и сказал:
– Отец Иоанн, достойно говорить.
После краткой молитвы и благословения пошла рутина, писались договорные грамоты, чего и сколько за невестой дается в приданое. Я точно знал, что все это уже было обсуждено неоднократно и одобрено Иоанном Васильевичем, поэтому слушал невнимательно и все хотел высмотреть мою будущую половину, но увидеть ее мне так и не удалось. И хотя Хворостинин говорил – красавица, откуда я знал, кого он считает красавицей?
Обменявшись записями, мы выпили по чаше вина, в тещины покои, слава богу, идти не надо было, являлась моя будущая женушка полной сиротой, только с кучей родственников. Так как смотрельщица уже была, сразу сговорились и о дне свадьбы, решили на третий день обменяться записями – кого и сколько будет с каждой стороны.
Я бы, конечно, предпочел свадьбу по краткому чину, но не вышло, и я с ужасом изучал все, что нам с невестой предстояло пережить.
Я ехал домой с одной мыслью: «Господи! Скорее бы все это началось и закончилось!»
Когда приехал, было уже почти за полночь, около моего кабинета сидел новый начальник безопасности.
Он терпеливо ждал, когда я разденусь и смогу хотя бы вздохнуть нормально. Раздевшись, пригласил его в кабинет и налил из самовара пару стаканов горячего грушевого отвара на меду.
Кошкаров сел напротив меня и вытащил несколько маленьких бумажек с именами.
Выдавая их по одной, перечислил: этот подслух царский, этот тоже подслух царский, этот подслух еще не выяснили, на кого работает, этот – на лекарей московских, этот – на купца Пузовикова, который стеклом торгует.
– Вот, пока пятерых нашли, что, Сергий Аникитович, делать прикажешь?
– А чего тут поделаешь? Подслухов царских пальцем не трогать, только на работы их перевести такие, чтобы целый день были заняты и не имелось у них времени ходить и слухи собирать. Этого, о котором еще ничего не выяснили, взять тихо и допросить, кому что передает, и пусть передает то, что мы ему напишем, а то сам знает, что будет. Семья у него немаленькая, не спрячется. Этих двоих, что на лекарей московских да на купца работают, тоже надо будет по-тихому взять, чтобы они передавали только то, что мы им скажем. Но глядеть за ними в оба: могут, если что, и в бега податься. Только ты уж, Борис, хоть и опытный в этом деле, посоветую тебе: бери их по одному, незаметно, чтобы никто ничего не понял. А то этих изведем, новые появятся. А так, пусть себе купец печь строит да стекло варит, с нашими советами – наварит себе на голову.
Кошкаров, открыв рот, смотрел на меня:
– Однако ловко ты рассудил, Сергий Аникитович. Я-то хотел их, грешным делом, всех, кроме царевых, в мешок да в воду. Как еще с такими людьми можно поступить? А так-то оно лучше будет, и греха на душу не возьмем, и в дураках кое-кого оставим.
Мы слегка посмеялись над будущими дураками, и удовлетворенный Кошкаров ушел, дав мне наконец возможность грохнуться в кровать.
Рано утром я был у Иоанна Васильевича. Не знаю, мои ли слова так на него повлияли или что другое, но Симеона Бекбулатовича на царском троне пока не было.