Царица амазонок
Шрифт:
– Вы не против, если я позвоню? – спросила я наконец.
– Если только вы никому не скажете, где находитесь, – ответил Ахмед. – И вы не должны пользоваться собственным телефоном. Ни при каких обстоятельствах. Вот… – Он поставил свой стаканчик с кофе на приборную панель и порылся в кармане. – Пользуйтесь вот этим. Это спутниковый, так что будет небольшая задержка.
Несмотря на толстый слой пыли и грязи, которым была покрыта трубка, телефон Ахмеда позволил мне без труда связаться с Англией и с тем единственным человеком, которому, как мне казалось, я должна была позвонить, – с Джеймсом Моузлейном. Не только потому, что лучше Джеймса
Конечно, я прекрасно понимала, что Джеймса отнюдь не обрадует мой побег, и испытала огромное облегчение, когда услышала голос автоответчика. В самых беззаботных словах, какие только у меня нашлись, я коротко попросила Джеймса, если его это не слишком затруднит, отменить мои лекции и семинары на ближайшую неделю. Желательно, чтобы профессор Ванденбош ничего об этом не узнал.
Когда я возвращала телефон Ахмеду, то заметила в глубине его бороды, похожей на воронье гнездо, слабое подобие улыбки, и решила трактовать ее как приглашение к диалогу.
– Ну и… – нерешительно начала я, – что за человек этот ваш мистер Сколски?
– Мистер Сколски? – Ахмед завернул крышку термоса и сунул его через плечо куда-то на заднее сиденье, где он с легким звоном ударился о груду баллонов с пропаном. – Понятия не имею. Никогда с ним не встречался.
Я посмотрела в окно на пустынный пейзаж и увидела какого-то мальчишку, гнавшего нескольких коз через соляную равнину.
– Но вы на него работаете?
– Скажем так, меня наняли… для выполнения некой работы.
Несмотря на то что Ахмед держался более чем отстраненно, я была заинтригована. Он представлял собой довольно парадоксальную личность, потому что внешность бедуина сочеталась в нем с чисто западными манерами. Если же отбросить акцент, то и его английский звучал подозрительно естественно, это был обычный разговорный язык. Я была уже почти готова поверить в то, что на самом деле Ахмед – просто какой-то чудаковатый американец, склонный наряжаться в соответствии с местным колоритом, – но тут зазвонил телефон, и Ахмед, взяв трубку, заговорил на арабском.
– Что-то не так? – нерешительно поинтересовалась я, когда он закончил разговор.
– Когда имеешь дело с чиновниками, разве что-то может быть в порядке? – проворчал он, барабаня пальцами по рулевому колесу. – Но нет, все нормально. Мы просто обсуждали, где лучше пересечь границу.
Кровь застучала у меня в висках.
– Какую границу?
Ахмед покачал головой:
– Доктор Майо, мы в Тунисе и едем на запад. Разве в школе вы не учили географию?
На свой десятый день рождения Ребекка получила от какой-то разведенной тетушки, склонной к странным поступкам, гигантский пазл карты мира. Но ей не разрешили собирать эту карту дома; ясно было, что тысяча кусочков этой глупой игры, сложенных вместе, займет слишком много места в скромном жилище приходского священника.
Поэтому в конце концов нам пришлось разместить этот пазл на чердаке у бабули. Мы положили его на пол под окном и принялись собирать, начиная с краев. К ужину мы сумели собрать воедино только четыре угла и маленькую часть середины.
Когда же мы вернулись на чердак на следующий день после школы, весь пазл оказался
– Бог ты мой! – воскликнула Ребекка и восторженно прижала ладонь к губам, став вдруг очень похожей на свою мать. – Вы сами его собрали, миссис Морган?
Мы обе уставились на мою бабушку, как обычно сидевшую в своем кресле и рассеянно смотревшую в окно, ритмично покачивая ногой в такт одной ей слышимой мелодии. Я немного огорчилась из-за того, что бабушка лишила Ребекку удовольствия самостоятельно собрать подаренный на день рождения пазл, и сказала:
– Зачем ты это сделала?
– Это было нетрудно, – пожала плечами бабуля. – Но карта неправильная…
– Нет! – Ребекка забралась на стул, чтобы восхититься картой, глядя на нее сверху. – Карта отличная! Смотри, Диана… она даже все океаны собрала!
– Тут написано, – бабушка наконец встала и махнула рукой в сторону коробки от пазла, – что это карта мира. Но это не так. – Она показала на сложенную картину. – Это неправильный мир.
– В самом деле? – Ребекку охватило любопытство. – Как это?
Еще до того, как бабуля начала излагать свои наблюдения, я уже знала, что мы сейчас услышим какую-то затейливую ерунду, от которой меня всю перекорежит. Я ничего не имела против таких затей, когда мы оставались с бабушкой наедине, но мне стало не по себе от одной мысли о том, что лицо Ребекки может исказить выражение предельной вежливости, как у человека, который только что столкнулся с проявлением безумия.
– Прежде всего, – начала бабуля, хмуро наклонившись над картой, – чего ради вот здесь находится эта ерунда?
Мы обе проследили за ее пальцем.
– Вы имеете в виду… Америку? – озадаченно спросила Ребекка.
– Я имею в виду все это… – Бабуля широким жестом обвела весь Новый Свет. – А это, – показала она на статую Свободы, – должно стоять здесь.
Мы с Ребеккой снова уставились на ее палец и увидели, что бабушка перемещает прославленный монумент в Алжир.
– Я так не думаю, миссис Морган, – возразила Ребекка уверенным тоном, которому я всегда завидовала. – Видите ли, здесь находится пустыня Сахара. Там ничего особенного не происходит. Если только я не ошибаюсь…
– Ошибаешься! – Бабушка резко подалась вперед. – Это все лишь прикрытие. Три верблюда и ничего больше? Глупость! Разве ты не видишь? – Она постучала костяшками пальцев по границе между Тунисом и Алжиром. – Мы родились здесь. Именно здесь все началось!
– Что началось? – спросила Ребекка, не обращая внимания на мои попытки ее остановить. – Вы говорите, что родились в Алжире? Но вы не похожи на алжирку. То есть я не то чтобы видела в своей жизни много алжирцев…
Лицо бабушки исказилось от внезапной боли. Ребекка, конечно, понятия не имела о том, что вопрос происхождения бабушки был в нашей семье запретной темой, потому что мой дедушка – весьма язвительный старик – унес эту тайну с собой в могилу. Что касается самой бабули, то ее ум был настолько рассеян и запутан, что никто, кроме меня, вообще не решался напрямую спрашивать ее о чем-либо. Независимо от темы, мои родители постоянно отмахивались от ее слов, как от «побочного действия лекарств», или же говорили что-нибудь вроде: «Ну чего еще ожидать от человека, прошедшего через такое?» Они никогда в моем присутствии не упоминали о лоботомии; и если бы я не увидела этого слова в документах много лет спустя, то могла и вовсе ничего об этом не узнать.