Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству

Козляков Вячеслав Николаевич

14 октября 1711 года царевич Алексей Петрович женился на княжне Софии-Шарлотте брауншвейгской и вольфенбюттельской. Свадьба прошла во дворце польской королевы в саксонском городе Торгау. Петр известил Сенат о том, что на свадьбе «довольно было знатных персон», а «дом князей вольфенбительских, наших сватов, изрядной». Это действительно было так. Сестра невесты была женой австрийского императора, что обещало в будущем замечательные дипломатические перспективы для Московского царства. Но, заставляя сына жениться на «иноземке», царь Петр повторил главную ошибку своего первого брака. Свадьба царевича Алексея тоже оказалась результатом политических расчетов. И все приготовления к ней скрывались от подданных, как было со свадьбой самого царя Петра и царицы Евдокии. Слова Петра: «Слава Богу, что сие счастливо свершилось» можно толковать и в другом смысле: избавления от неизбежных разговоров по случаю отсутствия на этой свадьбе настоящей матери царевича. В Россию кронпринц и кронпринцесса у как стали называть царевича Алексея и его жену при дворе Петра, приехали только в 1713 году.

Епископ Досифей, находясь на ростовской кафедре, не забывал царицу Евдокию, хотя и не мог дальше помогать ей напрямую, как это было

во времена его управления Спасо-Евфимиевым монастырем. Но его преемник в Суздале архимандрит Кириак продолжал почитать царицу Евдокию так же, как это было и во времена Досифея. Много позже архимандрита Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Кириака тоже привлекут к следствию в Тайной канцелярии и припомнят ему, как по всем большим церковным праздникам и тезоименитствам он «с почестью к бывшей царице хаживал и руку ей целовал, с 710-го едва не по вся годы, и пивал у нея водку и ренское, и видал ее в мирском платье». Кстати, выясняется, что новый суздальский митрополит Ефрем первым из суздальских архиереев нарушил запрет на встречи с царицей, показывая пример настоятелям монастырей и другим церковным служителям. Еще одно обвинение архимандриту Кириаку гласило, что он «однажды, при бывшем Суздальском архиерее, в келье ея бывшей царицы, обедал, и подачи от нея к нему присылываны, также и в Спасской Ефимьев монастырь она, бывшая царица, приезжала, и он Кириак служил при ней молебен и почитал ее за царицу»^{189}. И пусть не все, о чем говорилось в обвинении, оказалось правдой; очевидно, что жизнь царицы Евдокии в Покровском монастыре со временем не ухудшалась, а, напротив, менялась к лучшему. С ней всё больше считались, как с матерью уже вступившего в брак наследника царства.

Ростовский епископ Досифей использовал разные возможности, чтобы продолжать помогать царице Евдокии. Снова оказавшись в Суздале на похоронах митрополита Ефрема в марте 1712 года, он представил царице своего зятя Ивана Жиркина. Семья родной сестры епископа жила во Владимире, а ее муж служил подьячим казенного приказа Владимирского Рождественского монастыря. Сыщики Тайной канцелярии впоследствии добрались и до Ивана Жиркина. Первый раз в 1718 году его расспросили, учинили наказание батогами, но отпустили. Два года спустя допрос повторили, и Жиркин дал уже более подробные показания о поездках царицы Евдокии из Суздаля во владимирские монастыри [30] . Зять епископа Досифея говорил, что «видал ее бывшую царицу всегда в белицыном платье, а что она была пострижена, о том он Иван не ведал». Жиркин подтверждал, что вокруг царицы со временем сложился круг добровольных помощников и слуг, не особенно думавших об опасности, которую несло с собой знакомство с опальной женой царя.

30

Архивные документы розыска Тайной канцелярии 1720 года о подьячем казенного приказа Владимирского Рождественского монастыря Иване Жиркине (зяте епископа Досифея) и ямщике Тимофее Степанове сыне Тезикове (дальнем родственнике Якова Игнатьева — духовника царевича Алексея) были изучены М.И. Семевским. Свои выписки он передал в 1875 году Ф.А. Витбергу для написания статьи в журнал «Русская старина». По словам автора, статья была написана и прочтена издателю «Русской старины» М.И. Семевскому, но по каким-то причинам так и не появилась на страницах журнала. В итоге скопированные Витбергом первичные материалы для работы (выписки из источников, сделанные Семевским) были переданы во Владимирскую ученую комиссию и нашли место на страницах ее трудов. К статье приложен легендарный портрет, долгое время бытовавший с ошибочной атрибуцией как изображение царицы Евдокии Лопухиной. См.: Витберг Ф.А. Эпизод из Следственного дела о царице Евдокии Федоровне // Труды Владимирской ученой архивной комиссии. Владимир, 1908. Книга 10. С. 1–69 (Раздел «Материалы», отд. пагинация).

Пока царь Петр и царевич Алексей находились за границей, наблюдение за царицей Евдокией в Суздале ослабло. Можно было подумать, что она смирилась со своей участью, но это не так. Непонятно, откуда бывшая царица брала силы, на чем, кроме ее собственной веры, основывалась ее надежда на лучшее? Но царица по-прежнему была уверена, что жизнь ее изменится. А до этого времени, как рассказывали Иван Жиркин и другие свидетели, она ездила из Суздаля во владимирские монастыри — Боголюбов, патриаршие домовые монастыри Кузмин и Сновидский, Федоровский (приписной к Владимирскому Рождественскому), посещала Никольскую церковь в селе Кусуново и Никольскую же церковь на погосте, «что на Поле». Поездки на богомолье поддерживали ее, ведь во время службы там молились за царя и благоверную царицу Евдокию Федоровну, их сына царевича Алексея Петровича, не вспоминая царицу Екатерину Алексеевну и ее детей.

Каждый выезд царицыного поезда из Покровского монастыря в Суздале сопровождался мерами предосторожности, чтобы как можно меньше людей знало о ее паломничестве. Хотя скрыть что-нибудь было трудно. Сама царица Евдокия путешествовала в закрытой карете, встречалась только с настоятелями и настоятельницами монастырей, а монахи должны были оставаться в кельях, пока она молилась. Она привозила с собой своего священника Гавриила, сына ее духовника Федора Пустынного. Гавриил был священником церкви Пира и Павла в Суздале, располагавшейся рядом со входом в Покровский монастырь (напротив Благовещенской надвратной церкви). Вместе с царицей постоянно пребывала ее компаньонка и наперсница всех дел монахиня Каптелина, певшая на клиросе с другими доверенными монахинями. По прежней дворцовой привычке царица держала у себя в услужении «карла» Ивана Терентьева, тоже покинувшего дворец, чтобы жить рядом с ней в Покровском монастыре. В паломнических поездках участвовали немало служителей царицы и слуг монастыря, обеспечивавших всем необходимым этот миниатюрный царский двор. Иван Жиркин вспоминал, что «в тех проездах под нею бывшею царицею было монастырских подвод по пятнадцати или больше, а знатные монастырские служки ездили на своих лошадях верхами». И таких верховых всадников, сопровождавших карету царицы, тоже было около десятка.

Царица Евдокия благосклонно принимала те немногие знаки внимания, которые ей оказывались. Например, архимандрит Владимирского Рождественского монастыря Гедеон сам ездил к ней для встречи в приписной Федоровский монастырь под селом Красным в полутора верстах от Владимира.

Он привозил царице образ Александра Невского (мощи святого тогда еще оставались во Владимирском Рождественском монастыре, и впоследствии уже не Гедеон, а другой архимандрит будет участвовать в их переносе в Петербург). Игумен Викентий из патриаршего домового Сновидского монастыря, куда продолжала ездить царица Евдокия, тоже принимал ее с почетом в монастыре. Однажды владимирские земские бурмистры, узнав о проезде царицы через Владимир, решили ударить ей челом «в почесть» на перевозе через реку Клязьму. Описание этой встречи, состоявшейся «летним временем» 1715 года, сохранилось в показаниях Ивана Жиркина. Он старательно избегал называть имена, но сообщаемые им детали вполне достоверны, ведь ничего особенно серьезного в «вишнях» и «коврижках», передававшихся царице бурмистрами, да и самим Иваном Жиркиным, быть не могло: «Подходили к ней с почестью владимирские земские бурмистры Федор Фомин с товарищи, человека четыре, или больше, или меньше, имян их не упомнит, а скажет он Фомин, и подносили к ней вишни и ковришку, и о том подносе докладывал ей карло, который при ней был, а имяни его и отечества не упомнит же, и по докладу принимал у них бурмистров тот принос оный же карло, и за тот их поднос подчивали питьем, и вином, и пивом, а в лице ея бывшей царицы не видали, для того, что ехала в карете за стеклами»^{190}.

Иван Жиркин, выполняя просьбу епископа До-сифея, тоже приезжал к царице Евдокии, когда она посещала Никольскую церковь в селе Кусуново, располагавшуюся всего в четырех верстах от Владимира. Туда он привозил ей «владимирския живыя стерляди и вишни, и прянишныя коврижки». По словам Жиркина, он даже не видел царицу, а беседовал только с ее служителями. Он еще раз подтвердил, что таких служителей могло быть до двадцати человек, в основном из слуг Покровского монастыря. Двух он знал по именам — Григорий Стахеев и Никита Клепиков. Последний был в тех проездах «за дворецкого, понеже кушанья и питья положены были на нем». И еще одна живописная деталь, сообщаемая Иваном Жиркиным. Царица Евдокия неспроста выбирала для поездок летнее время: помимо лучшей дороги, проще решалась проблема остановок для отдыха и ночлега. Останавливаться во дворах монастырских или владельческих крестьян она все-таки не могла, так как это навлекло бы подозрения на тех, кто оказывал ей помощь. Был найден изящный выход: царица Евдокия и ее спутники останавливались «на лугах в палатке», то есть в каком-то небольшом шатре посреди поля. Правда, иногда, как это было во Владимирском Федоровском монастыре, сам архимандрит Гедеон распоряжался определить царице Евдокии Федоровне настоятельские покои для ночлега.

С настоятелями других монастырей окружение царицы Евдокии обходилось еще проще, приказывая им готовить все необходимое для встречи царицы. Выяснилось это на следствии по делу игумена Симона из патриаршего Кузмина монастыря. Некогда он был ризничим при суздальском митрополите Илларионе и хорошо помнил, как тот избегал встреч с царицей Евдокией. По его показаниям, «он Симон, в Суздаль, в Покровский девич монастырь, к ней, бывшей царице, никогда ни за чем не прихаживал», равно как «при бытности его» и Илларион митрополит «к ней бывшей царице никогда ни за чем не приезживал»^{191}. Напротив, царица Евдокия дважды приезжала в Кузмин монастырь (хотя и с интервалом в пять лет). Игумен Симон весьма красочно описывал детали этих поездок: «А наперед тех, ея бывшей царицы, приездов приезжали в тот монастырь Покровского монастыря слуги, по человеку и по два верхом очищали кельи, где ей бывшей царице стоять, и церковные ключи бирали у пономарей те слуги; и отпирали церковь они ж; и того монастыря монахом из келий вон выходить не велели. И та бывшая царица въезжала в тот монастырь в карете за стеклами после полуден, и приезжала в той карете к самой соборной церкви и входила в тое церковь ограждена красными сукнами скрытно; и он Симон и другие того монастыря монахи ея бывшей царицы никогда не видали».

Во второй приезд игумен Симон удостоился увидеть царицу, раздававшую монастырю «милостиню» и просившую молить за царевича Алексея.

Она проявила интерес к монастырскому иконостасу и поинтересовалась, на чьи деньги он был «построен». Во время разговора игумен Симон успел рассмотреть, что царица была «в черном камчатом мирском платье, а в шупке или кунтуше, того не усмотрел». Запомнил он и «польскую шапку». По приказу служителей царицы, уже известных нам Никиты Клепикова и Григория Стахеева, игумен Симон вместе с братьями провожал царицу из монастыря, выходя за ограду и кланяясь ей трижды в землю [31] .

31

Показание игумена Симона о приездах инокини Елены (бывшей царицы Евдокии Феодоровны, ур. Лопухиной) в Кузьмин монастырь (Владимирской губернии). Публ. И.А. Чистовича // Временник МОИДР 1856. Кн. 24. Смесь. С. 51–53. Упоминание о «польской» шапке выпущено из этой публикации, но присутствует в другом издании, где также приведены допросные речи игумена Симона. См. также: Описание документов и дел, хранящихся в архиве святейшего правительствующего синода… Ст. 275.

Покровительство царице Евдокии оказывал и назначенный в 1712 году новым суздальским епископом Игнатий Смола. В итоге его тоже дважды привлекли к сыску — в 1718 и 1721 годах. В вину епископу Игнатию вменялось то, что он ездил поздравлять царицу Евдокию в дни рождения царя и царевича, а также в ее собственные именины, «видел ее в светском платье и не доносил», а кроме того, «целовал у ней руку». Были и другие важные, с точки зрения следствия, прегрешения, о которых будет сказано ниже. Оправдываясь, суздальский епископ Игнатий, к 1721 году уже переведенный в митрополиты на крутицкую кафедру, говорил, что «поступал так, потому что ему неизвестно было о ее пострижении». Игнатий подтверждал, что никому из суздальских епископов и митрополитов не было «приказу», чтобы «смотреть» за царицей Евдокией. Поэтому, по его словам, она «жила в Суздале самовластно и никакого караулу при ней не было». Игнатий приводил и богословское обоснование, позволявшее думать, что царица не принимала пострига. Когда он был назначен на суздальскую кафедру, у него состоялся разговор с иподиаконом Иваном Пустынным, еще одним сыном духовника царицы ключаря Федора. Тот уверил епископа, что «зовут ее Евдокиею, а она-де не пострижена». Не поверить этому епископ Игнатий не мог. Он ссылался на церковные правила: «…понеже-де у монахинь из бельцов отцы духовные не бывают, и правило светским священником у монахинь духовниками быть возбраняет».