Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству
Шрифт:
Очередной афронт царя Петра, учиненный царственной сестре и ее ближайшему сподвижнику, пришелся как раз на празднование именин царицы Евдокии Федоровны 4 августа. Как и тезоименитство самого царя Петра, это были открытые торжества. В дворцовое село Измайлово съехалась вся знать. Карион Истомин составил и продекламировал «Желателно приветство» в честь царицы Евдокии, посвятив несколько строк и ожидаемому прибавлению царского семейства. При этом в виршах, адресованных царице Евдокии, не обошлось без упоминания о матери царя, что лишний раз подчеркивает ее значение в первый год семейной жизни царственной пары:
Подаст им чада благий плод родити, Царство и люди везде веселити. В том возвеселиться велика царица Мать Наталиа росска владычица Кирилловна в век княгиня преславна, В царских бо чадех ей жизнь благонравна{82}.Неизвестно,
Петр настолько испугался за себя, что, можно подумать, вовсе забыл про свою семью, обожаемую мать, молодую жену и других обитательниц женской половины дворца, в числе которых была и его младшая сестра царевна Наталья Алексеевна. «Вольно ему, взбесяся, бегать», — зло отреагировал на это Федор Шакловитый {84} . [10] Но серьезность событий подтвердилась уже на следующий день, когда весь двор царицы Натальи Кирилловны, включая царицу Евдокию, тоже выехал из Преображенского следом за царем. Осадок от того, что царь бежал ночью, в одной рубашке, сам по себе, а мать, жена и сестра остались на какое-то время брошенными им в опасности, никуда не делся. Во всяком случае, детали ночного бегства Петра в Троицу хранили в тайне, подчеркивая только необычный, вынужденный характер отъезда царской семьи. В объявлении о пожаловании начальников и стрельцов всех московских полков прибавкой к годовому жалованью снова вспоминали события ночи на 8 августа, когда царь Петр, его мать, «супруга его государева, великая государыня благоверная царица и великая княгиня Евдокия Феодоровна», а также сестра-царевна, «убояся их (заговорщиков. — В. К.) таковаго злаго умышления и смертного убийвства, из села Преображенского пошли в Троицкой Сергиев монастырь тайно, не так, как, по их царскому обыкновению, бывают их государские походы» {85} . Награды раздавались одновременно с казнью «вора и изменника и бунтовщика» Федора Шакловитого, состоявшейся 12 сентября 1689 года. А победителей, как известно, не судят.
10
Историк писал, что сказано это было «тоном равнодушного человека», однако равнодушие Федора Шакловито го явно было наигранным, а ненависть и раздражение к Петру в этой фразе достаточно очевидны.
Царевна Софья еще сопротивлялась какое-то время уготованной ей участи, но и она вскоре сдалась и в конце сентября 1689 года была заключена в Новодевичий монастырь. На страницах розыскных дел остались свидетельства то ли ее слабой защиты, то ли неосуществившихся намерений. Главным препятствием для царевны Софьи были даже не Петр и не его царица Евдокия, о которой не вспоминали в это время острейшего столкновения придворных партий, а царица Наталья Кирилловна и Нарышкины со всем своим родом и свойственниками. Именно они, находясь за спиной Петра и прикрываясь его именем, отстаивали свои интересы. С другой стороны, для царевны Софьи, как она говорила в 1682 году и повторяла позже, самым главным делом оставалась судьба ее единокровного брата царя Ивана. Именно заботой об охране его жизни, на которую якобы покушались Нарышкины, и оправдывала она свои действия. По «сказке» пятидесятника Ильи Афанасьева, царевна Софья призывала верных ей стрельцов послужить «верою и правдою», говоря у себя «в Верху» в хоромах: «Нарышкины де затевают, сложась с Лопухиными, и хотят изогнать государя царя Иоанна Алексеевича, и доходят де до моей головы»{86}. Но царь Петр победил, а вместе с ним победили и Лопухины — родственники царицы Евдокии, избежавшие, может быть, гибели и полного разорения своего рода.
Справившись с заговорщиками, казнив Федора Шакловитого и наказав других своих врагов, царь Петр вернулся к тем же самым занятиям «потешными», от которых его едва не отлучили. Из Троице-Сергиева монастыря царский двор (на этот раз уже вместе со всей женской половиной) переехал в близлежащую Александрову слободу, а оттуда 6 октября 1689 года двинулся в Москву{87}. Все опасения, что жизни братьев-царей кто-то угрожает, оказались надуманными. Оба брата стали еще больше поддерживать друг друга, и со стороны трудно было заметить,
Жизнь пошла вперед, а нити управления Московским царством оказались в руках матери царя Натальи Кирилловны. О скрытой от глаз дворцовой жизни подданные могли судить по церемониалу, участию царей в выходах и приемах по случаю великих церковных праздников, именин царей Петра и Ивана, царицы Натальи Кирилловны и царицы Евдокии. Важное значение имело то, кто находился рядом с ними и часто приглашался во дворец, кто заседал в Боярской думе. Ближайшим советником царицы Натальи Кирилловны стал ее младший 25-летний брат Лев Кириллович Нарышкин (с его именем связаны строительство знаменитой церкви Покрова в Филях и начало так называемого «нарышкинского» барокко). Важное место в правительстве занял бывший кравчий царя Петра боярин князь Борис Алексеевич Голицын, ярко проявивший себя в обстоятельствах вынужденного «троицкого похода». На первые роли со временем также выдвинулся боярин Тихон Никитич Стрешнев{88}. Последний, как помним, был покровителем Лопухиных и царицы Евдокии. В числе приближенных царицы Натальи Кирилловны становится заметным и царицын дядя Петр Авраамович Большой Лопухин.
19 февраля 1690 года царица Евдокия родила сына — царевича Алексея. Жизнь новой династии, казалось, должна была пойти своим чередом. Но уже в торжествах по случаю рождения и крещения наследника можно заметить искры разгоравшегося пожара и нового раскола. Патриарх Иоаким стремился следовать традиции, он стал восприемником царевича Алексея вместе с царевной Татьяной Михайловной. Царь Петр присутствовал вместе с царем Иваном на праздничном молебне в Успенском соборе в день рождения царевича, но 23 февраля, когда царевича Алексея крестили в Чудовом монастыре, на торжество опоздал. В отличие от матери, царицы Натальи Кирилловны, которая была «в предстоянии» у купели, «царь Петр пришел, как постригали власы». Потом царь и царица «слушали в монастыре обедню». 28 февраля состоялся обед во дворце, на котором присутствовал патриарх Иоаким. Обед прошел по положенному чину, «только заздравная чаша одна государская была»{89}.
Царь Петр, видимо, стремился сократить церемонии приемов и угощений гостей. Ему приходилось приспосабливаться, и если днем он исполнял положенный дворцовый ритуал, то ночью ездил и веселился в обществе старшего друга и опытного воина Патрика Гордона и других приближенных. Так, например, в те же дни он обедал у своего дяди Льва Кирилловича в Филях. Царь был необычайно весел (веселость эту описал сам Патрик Гордон в своих знаменитых «Записках») и очень радовался рождению сына. Патриарх Иоаким и многие другие крайне негативно относились к иностранцам, служившим «в начальных людях» в русских полках, и, конечно, не могли одобрить действия царя. Даже в своей духовной патриарх будет продолжать спор с царем и напишет именно об этом: «Иноверцы же аще и прежде в древних летех в полках Российских и в нашей памяти быша, где пользы от них сотворяшеся?»{90}
Историк М.М. Богословский, описавший многодневное веселье молодого отца Петра, посчитал, «что рождение сына было для семнадцатилетнего Петра событием безразличным, совсем его не захватившим»{91}. Но вряд ли это было так. Царь Петр испытывал безразличие только к тому, как «полагалось» радоваться, и к службам, присутствия на которых пытались от него требовать мать-царица и патриарх. В честь новорожденного царевича в Кремле маршировали стрелецкие полки, «устроясь ратным строем, в цветном платье», и «поздравляли» государя, то есть стреляли из мушкетов, а их начальники кланялись до земли, в ответ на похвалу царя{92}. Особенно угодил царю Патрик Гордон, приведший свой Бутырский полк для поздравления царя и царицы в день крещения наследника 23 февраля 1690 года и показавший настоящую выучку вверенного ему войска. Полк Гордона, стоя под развевающимися знаменами, с барабанным боем, выстроился в три линии: стрелки в первом ряду стояли на коленях, над ними, наклонившись, — вторая линия, а далее — в полный рост — третья. Когда все три ряда одновременно стали стрелять, салютуя царю, Петр с восторгом просил повторять это зрелище, «снова и снова». Шагом к примирению со стрельцами по случаю крещения царевича было также и возвращение боярства одному из князей Хованских — Петру Ивановичу. Царь Петр праздновал целую неделю после рождения царевича, устроив в завершение еще и грандиозный фейерверк, на котором присутствовали и он сам, и его брат Иван, и обе царицы, а также иностранцы со своими семьями{93}.
Глава вторая.
ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ
Рождение наследника царского престола — важнейшее событие в жизни любой монархии. По принятому в конце XVII века порядку престолонаследия царевичу Алексею, названному в честь своего царственного деда, предстояло продолжить династию Романовых. Избавившись от честолюбивой царевны Софьи Алексеевны, партия Нарышкиных могла торжествовать победу. Тихий, нуждавшийся из-за слепоты в чьем-либо покровительстве, Иван Алексеевич сам по себе, без сестры Софьи, уже не представлял никакого препятствия для единоличного правления Петра.