Царица любит не шутя (новеллы)
Шрифт:
Представители двух дипломатий Людовика игнорировали друг друга и частенько враждовали. Так, например, об отправке мадемуазель де Бомон в Россию знали граф де Брольи — посланник Франции при польском дворе, принц де Конти и Терсье, управляющий иностранными делами, однако министр иностранных дел Рулье оставался в убеждении, что в Россию едет один Макензи Дуглас. Вся эта путаница, разумеется, объяснялась интересами douce France [63] .
А douce France в эту пору приходилось нелегко. Англия, вековой враг, нападала на отдаленные колонии в Новом Свете и отняла Канаду. К тому же англичане захватили почти все французские корабли. Франция как никогда раньше нуждалась в сильных союзниках! В Версале намеревались обратиться к Фридриху Прусскому, однако тот тоже норовил оттяпать у французов парочку богатых провинций. К тому же насмешник Фридрих страшно обидел мадам де Помпадур, назвав ее Юбкой II, разумея, что Юбка I — сам Людовик. После этого ни о каком союзе, понятное дело, и речи идти не могло. С Австрией французы враждовали чуть не двести лет, со времен кардинала Ришелье, то ли любившего, то ли ненавидевшего королеву Анну Австрийскую. Испания не хотела терять свой нейтралитет. Польшу нельзя было принимать всерьез: ее раздирали собственные проблемы. Тогда Франция решила обратиться к России, отношения с которой были прерваны уже более десяти лет. Как-то так получалось, что Россия воспринимала Францию как враждебную державу, готовую ей всегда и везде подставить ножку и подстроить те или иные козни.
63
Милой Франции.
При этом в Париже было известно, что Елизавета, несмотря на те пакости, которые умудрился подстроить ей прежний друг, любовник и помощник Шетарди [64] , по-прежнему относилась к Франции хорошо — в душе, вернее, в сердце своем. Ведь ее матушка некогда лелеяла намерения выдать Елисаветку за Людовика XV, и хоть эти прожекты были заведомо обречены на провал, романтические чувства к Франции и ее королю у Елизаветы сохранились. Англию она не любила (может быть, отчасти этой нелюбовью и объясняется упорное нежелание русской императрицы усвоить, что Англия — остров: она до конца жизни пребывала в уверенности, что до сей страны можно доехать сушею), а злобный насмешник Фридрих II оскорблял ее чувства, намекая на ее происхождение и многочисленные романы. Кроме того, он втихомолку поддерживал русских раскольников, ненавидимых Елизаветой, и не скрывал, что считает несправедливым низвержение брауншвейгской фамилии. Это было куда хуже в глазах Елизаветы, чем все и всяческие насмешки, и, конечно, не могло быть прощено.
64
Шетарди Иоахим-Жак Тротти (1705–1758) — маркиз, французский посланник при дворе Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, участник дворцовых интриг, приведших к дворцовому перевороту 1741 г. Впоследствии выслан Елизаветой из России за шпионаж.
Итак, Елизавета была расположена к франко-русскому альянсу. Но, как уже было сказано, все попытки французов установить связь с русским двором проваливались из-за бдительности Бестужева. Однако надежда умирает последней в душе не только обычного человека, но и короля.
Что надлежало узнать мистеру Макензи Дугласу и мадемуазель Лии де Бомон, дабы оправдать надежды своего короля? Число русских войск, состояние флота, положение финансов и торговли; степень влияния, которым пользуются Бестужев-Рюмин, Воронцов, фавориты и министры; следовало также собрать сведения о судьбе малолетнего свергнутого императора Иоанна Брауншвейгского и его ссыльного отца: имеют ли они сторонников в России или между иностранными державами; как расположен народ к великому князю Петру Федоровичу и великой княгине Екатерине Алексеевне, а также их сыну Павлу; какие виды имеет Россия на Польшу, Швецию и Турцию; готовится ли Россия к войне; как расположены к ней дерзкие казаки… et cetera, et cetera! [65] Отдельным пунктом стоял курляндский вопрос. В Курляндии парочке следовало особо остановиться для отдыха и разведать, что думает местное дворянство о ссылке своего герцога [66] и кем думает его заменить русское правительство.
65
И так далее, и так далее (франц.).
66
Имеется в виду Эрнест-Иоганн Бирон, сосланный в 1740 году Анной Леопольдовной в Пелым и возвращенный оттуда Елизаветой, но поселенный в Ярославле.
И еще по одному вопросу принц де Конти инструктировал Лию де Бомон:
— Вы знаете, что мой отец после смерти гетмана Собесского был избран на польский престол. Но узурпатор Август II Саксонский захватил трон, прежде чем законный монарх успел выехать из Франции. Это стало большим несчастьем и оскорблением и для моей семьи, и для всей нашей страны. С вашей помощью мы можем уничтожить наконец последствия этого несчастья и смыть следы оскорбления. Вы скажете Елизавете, что я влюблен в нее, и постараетесь внушить ей мысль вступить со мной в брак. Если она откажется, постарайтесь убедить ее сделать меня герцогом Курляндским и главнокомандующим русской армией…
Договорились, что с пути следования шпионы его величества Людовика XV будут постоянно отправлять донесения своему королю и принцу де Конти. Разумеется, об открытой переписке и речи идти не могло, и нашим путешественникам вручили шифр. Учитывая особенности страны, в которую они направлялись, сочли, что наиболее естественно будут выглядеть сообщения о мехах. Так, английский посланник сэр Уильямс Гембори, человек очень опасный, будет называться черной лисицей, а сообщения, падает ли он в цене или поднимается, будут означать степень его влияния при русском дворе. Бестужев был соболем. Беличьи шкурки — английские войска. Вообще число войск в тысячах следовало обозначать мехами в единицах. Выражение «горностай падает в цене» значило, что русская партия преобладает, иностранцы утрачивают влияние; если австрийская партия, к которой принадлежал Бестужев (он ведь служил не только англичанам!), возьмет верх, следовало сообщить, что «рысь также в цене». Если посланнику необходимо будет вернуться, он известит, что все меха уже закуплены. И только для сообщения о полном провале миссии было избрано вполне «человечное» выражение: «Здоровье мое плохо…»
Увы! Именно это выражение вскоре пришлось использовать Макензи Дугласу, присовокупив, что он закупил уже все меха, какие только мог. На черную лисицу в России оказался чрезвычайно большой спрос, соболь был по-прежнему в моде, ну а рысь, хоть и употребляемая исключительно для дорожных шуб, стояла все-таки в цене. В дальнейшем мехами предстояло заниматься исключительно мадемуазель Лии де Бомон.
Виною этому оказалась «черная лисица» — сэр Уильямс Гембори. Подозрительный в высшей степени даже к своим соотечественникам, он воспользовался своим влиянием на Бестужева, чтобы добиться узаконения: ни один англичанин не должен являться ко двору Елизаветы иначе, как представленный самим сэром Уильямсом. Дугласу пришлось прийти к посланнику за рекомендацией, но высокомерный англичанин принял шотландца, прибывшего из Парижа, не просто сухо, но даже оскорбительно. Дуглас понял, что путь во дворец ему закрыт, за каждым шагом его будет установлена слежка, а идя напролом, он рискует провалить все дело. Поэтому он счел за благо демонстративно уехать, однако перед отъездом ухитрился представить свою прелестную спутницу графу Михаилу Воронцову.
Едва оказавшись наедине с графом, Лия де Бомон расстегнула корсет и… вынула из-под его пластин грамоту Людовика XV, подтверждающую ее полномочия. Некоторое время Михаил Илларионович не в силах был взглянуть на этот документ, а, словно обуреваемый желаниями мальчишка, впервые увидевший обнаженную женщину, таращился на девственную грудь Лии. А между тем смотреть там было совершенно не на что: грудь сия оказалась редкостно плоской. Потом Воронцов внимательней вгляделся в прелестное лицо младенца…
Заметив в его глазах растерянность, Лия поощрительно улыбнулась:
— Я вижу, ваша светлость, вы хотите меня о чем-то спросить? И, кажется, я даже догадываюсь, о чем именно. Спрашивайте и не бойтесь обидеть меня вашим вопросом! Вы не представляете, насколько мне осточертели легковерные идиоты, и хотя успех моего дела зиждется именно на легковерии рода людского, все же я в восторге встретить наконец проницательного человека. Ну же, смелее, граф! Спрашивайте!
Но, несмотря на разрешение, граф еще долго бекал и мекал, прежде чем решился задать Лии де Бомон свой вопрос. Получив ответ, которого ждал, он все же долго не мог прийти в себя от удивления, а потом несколько раз хлопнул Лию по плечу с истинно братским расположением, получив взамен такой же братский и весьма увесистый хлопок. А вслед за этим он прочел верительные грамоты Лии де Бомон — и ринулся в приемную Елизаветы: просить императрицу, а если понадобится, и требовать, чтобы она незамедлительно приняла тайную посланницу Франции.
Санкт-Петербург, Зимний дворец, будуар, потом кабинет императрицы Елизаветы, 1755 год.
Иногда так ей хотелось чего-нибудь новенького! Чего-нибудь необыкновенного! Наскучавшись во время своего затянувшегося ожидания престола, настрадавшись в безденежье, Елизавета теперь не уставала развлекать себя и пребывала в убеждении, что между ее желанием и его исполнением должно пройти минимальное количество времени.
Она самозабвенно любила скорость! Лошадей, назначенных для ее экипажа, особым образом готовили. Потом в ее линейку или возок (зимой — с печью внутри) впрягали двенадцать лошадей и пускали их в карьер. Если одна лошадь падала, ее немедленно заменяли другой — за экипажем скакала полная смена запряжки. Таким образом пробегали до сотен верст в сутки. Приближенные завербовали четыре тысячи лошадей и страшно возгордились. А фаворит, Алексей Разумовский, узнав об этом количестве, снисходительно засмеялся:
— Да их нужно в пять раз больше!
Да, к хорошему быстро привыкаешь, и ничто так легко не усваивается, как роскошь. Пресловутое окно, прорубленное Петром в Европу для выхода в нее, его дочь превратила во вход, сквозь который из Европы мало сказать ринулось огромное количество всяческого народу, от артистов до шпионов, но и в страшном количестве ввозились предметы роскоши — в первую очередь для Елизаветы. И заниматься этим приходилось всем подряд. Тайный советник Черкасов пекся о снабжении императорского стола провизией и сластями: выписывались персики, апельсины, устрицы из-за границы, раки из Украйны, причем для скорейшей доставки их организовывались смены лошадей от Батурина до Петербурга. Коллегия иностранных дел занималась покупкой бриллиантов для государыни, а канцелярия Сената заботилась о воспитании двух медвежат, назначенных для развлечения ее величества. Они должны были научиться ходить на задних лапах и прыгать через палку. Посланный во Францию для переговоров господин Бехтеев добросовестно тратил свое время на покупку новомодных чулок.