Царица ночи

Хейл Нелли

Только ты, я и никого больше на целом свете. Поверить в его слова было легко, когда он был всем, что она могла видеть, слышать и чувствовать. Годы тоски и одиночества таяли под силой его взгляда, прикосновения кожи к коже были сродни чарам, исцелявшим раны, о которых она даже не подозревала. Быть с ним было так же естественно, как дышать. И пусть их мечты о будущем доме были прекрасны, сейчас, в его руках, Фая знала, что уже была дома. Если боги отберут его у нее, то жить ей будет просто незачем.

Кожу на висках жгли дорожки слез, пока она перебирала в памяти поцелуи и прикосновения, которые они разделили

этим вечером. Затем ее мысли обратились в прошлое, к ночи после Ивана Купалы, когда Матвей пришел к ней и она впервые почувствовала его прикосновения. Он смотрел на нее с благоговением, страстью и лаской вытесняя неуверенность и страх, не дававшие ей покоя, пока она ждала его. С каждой встречей они все больше доверяли друг другу и больше разговаривали. Матвей рассказывал ей о своей жизни в другой деревне, а еще признался, что думал, что со смертью отца на свете не осталось людей, которые бы искренне им дорожили. Фая поведала ему свою историю, не скрывая страха перед одиночеством на всю жизнь, который так никогда и не исчез окончательно. При воспоминании о теплой улыбке, которую он подарил ей в ту ночь, глаза снова обожгло, и Фая тихо втянула носом воздух, запрокидывая голову, чтобы не дать слезам пролиться.

Над ней зашевелился Матвей. Она почувствовала поцелуй на шее, затем теплые пальцы провели по ее талии. Приподнявшись на локте, он заправил ей за ухо прядь волос и ласково коснулся щеки. Черные волосы растрепались и падали ему на глаза.

– Ты голодна?

Она покачала головой, не желая даже думать о том, чтобы выпустить его из объятий. Вдруг это был последний раз, когда они были вместе?

– Сегодня я хочу заснуть вместе с тобой, – тихо сказал он, словно не был уверен в ее согласии. – Останься еще ненадолго?

Вместо ответа Фая поцеловала его, вкладывая в касание губ все чувства, что переполняли ее в этот момент. Это было подобно вспыхнувшей лучине, отгоняющей тьму, а вместе с ней все страхи. Хотя бы на какое-то время. Воспоминания не оставили от усталости и следа, ее руки толкнули его на бок и заскользили по телу. Когда Матвей откликнулся на ее ласки, стало ясно, что сон мог еще подождать.

После Фая держала Матвея за руку до тех пор, пока его не одолел сон, а дыхание не стало ровным. Натянув ему на плечи перину, она поднялась на ноги и, стараясь не шуметь, нашла на полу свою рубаху, онучи и лапти.

Переполненная сладкой болью, она выскользнула за дверь. Нужно было спешить, пока луна стояла высоко. Добравшись до дома, Фая тут же направилась к своей лавке, из-под которой вытащила тяжелый узелок с остатками подношений, что приберегла утром.

– Фаина, это ты? – сонно окликнула ее Марфа со своего места на печи.

– Я.

– Ты что, опять уходишь?

– Да. Матвей ждет меня у реки, – сказала Фая, надеясь, что голос звучит ровно.

– Ах вот оно что. Силы-то у молодых хоть отбавляй. Тогда возьми еще один платок, – не без доброты посоветовала Марфа. – У воды всегда холоднее, даже когда есть кому согреть.

Фая повиновалась, избегая ее взгляда, и вернулась обратно в ночь. Она с детства ненавидела лгать и почувствовала укол стыда оттого, что бабушка так легко поверила ей.

Казалось, за те несколько минут, что она провела в избе, снаружи стало холоднее. Озноб пробирал до костей, но, по крайней мере, небо было ясное и луна освещала ей путь. Вокруг было тихо; собаки принимались ворчать, когда она шла мимо, но Фая двигалась слишком быстро, чтобы они могли всерьез

забеспокоиться. Идти на капище было нельзя – духам тьмы там было не место, к тому же обет, который она собиралась принести, требовал уединения.

Подойдя к сторожевой башне у стены, окружавшей деревню, она окликнула стражника и попросила выпустить ее за ворота, к священной роще Перуна.

– Ай, иди, – устало отмахнулся он, не дав ничего объяснить. – Много таких уже ушло. Смотри аккуратнее, нечисть не примани.

«Сомневаюсь, что теперь мне опасна нечисть», – подумала про себя Фая, крепче запахивая платок. Она никогда не гуляла по ночам одна, тем более в лесу, но чем ближе становилась его мрачная громада, тем крепче суеверный страх сжимал ее сердце. Кто знает, что могло встать на ее пути.

– Матвей, – шептала она себе под нос, как молитву, заставляя озябшие ноги идти вперед, в чащу. Зубы стучали так сильно, что становилось больно. Перед глазами стояло мирное спящее лицо, а тело еще помнило прикосновение его губ. – М-матвей. Матвей.

Поцеловав головку деревянного конька для храбрости, она повернула в сторону ельника, оставляя позади дубовую рощу, откуда доносились тихие голоса молящихся. Стараясь ступать как можно тише, Фая прислушивалась к шорохам в траве и хлопанью крыльев над головой – звукам ночной жизни леса, в которой ей не было места. Лицо царапали веточки и листочки. В слабом свете, пробивавшемся сквозь листья, она несколько раз споткнулась о кочки, оставленные кротами, а один раз зашипела от жгучей боли: крапива задрала подол рубахи и хлестнула ее пониже колен. Заухала сова, и Фае показалось, что она смеется над ее самонадеянностью: неужто к ее одинокому голосу прислушаются? Сжав зубы, она продолжала идти, пока не увидела за деревьями окутанную серебром поляну, которую, словно стражи, окружали высокие ели. В нос ударил их густой, горьковатый запах.

Следуя наставлениям из свитка, она встала в центре поляны, разложила перед собой подношения и расшитое цветами полотенце, прежде предназначенное в подарок Матвею. На него легли обереги и бусы, сделанные из дерева и красивых камней. После она разделась донага и едва не вскрикнула – в тело словно впились десятки ледяных иголок. Фая поспешно распустила косу, оставив волосы струиться по плечам и груди, прикрывая бедра. Они дали совсем крохотную толику тепла. Затем она встала на колени, подставляя лунному свету спину, и очертила вокруг себя полукруг, делая нужные отметки среди сухих еловых игл и шепча под нос выученную ранее молитву. Говорила она медленно, привыкая к словам на древнем языке, из которых точно знала всего одно – Марена, грозная повелительница ночи, олицетворение круговорота рождения, плодородия и смерти. Ее духу не нашлось места среди идолов на капище, но ее могущество было неоспоримо. Без ее воли на полях не всходили посевы, а трава для скота становилась горькой и сухой. Она правила в царстве за рекой Смородиной, и каждый, кто умирал, становился ее подданным.

Шло время. Фая не чувствовала пальцев ног и рук, вокруг не осталось звуков, кроме ее собственного прерывистого дыхания, но мысль о том, чтобы остановиться, ни разу не посетила ее. Лунный свет стал таким густым, что она не видела ничего за пределами круга. Завершая ритуал, она вытащила из кармана лежащей недалеко юбки нож и, дав ему искупаться в свете, приставила кончик к груди. Какие бы подношения она ни принесла с собой, дух не прислушается к желанию ее сердца, если сперва не получит его крови.