Царица поверженная

Джордж Маргарет

Тем временем глава городского управления Тарса объяснял Антонию, чем он руководствовался, назначая человека на должность гимнасиарха города. Сам этот толстенький коротышка к стадиону и палестре явно не приближался, но, подобно многим изнеженным сибаритам, любил судить об атлетике и воинских искусствах.

Антоний кивал и не знал, как отделаться от назойливого магистрата, державшего его за плечо и жужжавшего как шмель. Округлый и широкий, он и внешне походил на шмеля.

Его жена, стоявшая рядом, привлекла мое внимание своим несуразным и невыразительным нарядом. Ну почему, скажите, многие считают унылую скуку непременным

атрибутом респектабельности, а стремление к красоте и изяществу – признаком легкомыслия? Впрочем, я любезно приветствовала ее, выразила восхищение чистотой и порядком в городе и не преминула отметить его удачное расположение среди зеленых лесов и гор, защищающих от ветров.

Я не упомянула одного: что когда-то всем этим владели Птолемеи. Поросшие лесом склоны принадлежали нам так же, как морское побережье, пески пустыни и долина Нила. Когда я увидела их, во мне пробудилось желание вернуть моей стране как можно больше утраченных владений. Цезарь отдал Кипр Арсиное. Может быть, Антоний…

Женщина что-то проговорила в ответ тихим, застенчивым голосом. Я пыталась прислушаться к ее словам, но они были столь же невыразительны, как и ее лицо. Серая мышка, да и только.

Спускаясь в пиршественный зал, гости думали о том, чтобы не оступиться на пружинящем ковре. Поэтому глаза они подняли лишь у самого входа – и снова замерли в изумлении.

В сиянии светильников их взорам предстали новые ложа – еще более прекрасные, чем в прошлый раз, – а также мраморные столики с золотыми ножками и рубинами по ободу столешниц. Красные розы, алая обивка стен, рубины и малиновые покрывала на ложах – от этого смешения оттенков сам воздух мерцал красным сиянием.

Мы с Антонием заняли свои места, и я подала знак к началу пира. Кушанья не представляли собой ничего необычного – да и как иначе? Корабельная кухня не в силах соперничать с дворцовой, да и продуктов с собой много не привезешь. Пришлось использовать местные – например, пурпурных моллюсков, павлинов и почки. Но копченых уток, гусей и нильских окуней я доставила из Египта, а также стебли папируса, поджаренные и позолоченные. У нас их (конечно, без позолоты) ел лишь простой народ, но для римлян и жителей Тарса они стали диковиной. Еще я привезла множество амфор с лучшим вином. Я знала, что сегодня вечером они опустеют. На обратном пути в Египет корабль станет легче.

Музыканты – тоже в красном – играли негромко, чтобы музыка не мешала вести беседу. Вино постепенно развязывало языки, и скоро разговорились все.

– Ты экстравагантна и расточительна, – заметил Антоний.

Его взгляд перебегал с одной диковины на другую.

– Не сказала бы, – возразила я. – По-моему, это скромный пир. Роскошный обошелся бы раз в десять дороже.

– Конечно, если пригласить вдесятеро больше гостей.

– Ну, количество гостей еще не делает пиршество роскошным. Я могу удесятерить его стоимость прямо сейчас, с теми же гостями и тем же меню. – У меня появилась идея, которую стоило осуществить. – Давай побьемся об заклад: если мне это удастся, ты приедешь в Александрию.

Ответ последовал лишь после долгого размышления.

– Согласен. Но при одном условии: тот же состав гостей, те же блюда и никаких дорогих подарков присутствующим. Идет?

– Да.

Я позвала слугу и приказала принести мне чашу не с вином, а с уксусом.

– Вроде бы не самый дорогой напиток, – съязвил Антоний.

Я оставила его слова без внимания, а когда уксус принесли, громко возгласила:

– Дорогие гости, мы с благородным Антонием заключили пари. Я утверждаю, что способна сейчас же довести расходы на этот пир до миллиона сестерциев. Он считает, что столы, накрытые на тридцать шесть гостей, никак не могут обойтись в такую сумму. Так вот…

Я подняла чашу с уксусом. Антоний, не отрывая от меня взгляда, подался вперед. Медленно, демонстративно я вынула из уха жемчужную серьгу и уронила в чашу. Она с плеском погрузилась на дно.

Я покрутила прозрачный сосуд, чтобы все видели, как жемчужина перекатывается внутри.

– Итак, сейчас жемчуг растворится, и я осушу чашу с самым дорогим напитком в истории.

Я подняла сосуд обеими руками, мягко покачивая его.

Все стихло, взоры гостей обратились ко мне. Антоний выглядел потрясенным. Я продолжала покачивать чашу, пока не почувствовала, что пора. Тогда я поднесла ее к губам, закинула голову и залпом выпила. Все ахнули.

– Горько! – сказала я. – Уксус, даже облагороженный жемчужиной, все-таки не самый вкусный напиток. Но пить так пить – слуга, еще чашу!

Когда появилась вторая чаша, я стала вынимать из уха вторую сережку.

– Нет, не надо! – воскликнул Деллий. – Не стоит губить драгоценности. Хватит и одной!

Антоний, опомнившись, остановил мою руку.

– Ты выиграла, – спокойно сказал он. – Нет нужды повторять то же самое.

Я вернула чашу слуге.

– Ты… ты неописуема! – промолвил Антоний. – Мало сказать «экстравагантность» или «расточительность». У меня просто нет слов!

Я взглянула на него и поняла, что выиграла нечто большее, чем это пари.

Слуги выносили угощения, а мне казалось, что облик пиршественного зала и царящая в нем атмосфера буквально пропитаны эротикой. Видимо, волнение от нашего пари переросло в чувственное возбуждение. Тело Антония, его загорелые мускулистые руки, державшие чашу, – все это кружило мне голову. Словно проглоченная мною жемчужина превратила напиток в любовное зелье такой силы, что трудно было дождаться окончания пира. Будь моя воля, я увлекла бы Антония в каюту прямо сейчас.

Наконец пришло время перейти к заключительной части представления. После того как гости расправились с последней переменой блюд, я встала, обвела жестом убранство зала и объявила:

– Это ваше. Ложа, посуда, столовые приборы – все.

Поскольку утварь была еще более изысканной и дорогой, чем в прошлый раз, они остолбенели.

– О доставке, как и раньше, не беспокойтесь – об этом позаботятся мои слуги. Кроме того, я желаю подарить вам еще и по скакуну. Мои эфиопские факельщики, – я указала на темнокожих юношей, один за другим заходивших в зал, – будут сопровождать вас, ведя в поводу лошадей.

Теперь пир действительно закончился. Осталось сделать лишь один эффектный жест. Взяв Антония за руку, я произнесла:

– Всего доброго, дорогие гости! Мы с благородным Антонием желаем вам спокойной ночи.

С этими словами я повернулась и, не отпуская его руки, пошла вместе с ним к своим личным покоям. Спутникам Антония не оставалось ничего другого, как подняться на палубу и сойти на берег. Они поняли, что Антоний за ними не последует. Где и как он проведет ночь, ни у кого сомнений не было.