Царица поверженная
Шрифт:
Мы гребли к середине озера, следуя за поднимающимся солнцем. Придет время, оно достигнет зенита, и где тогда будет Антоний? В свете или в тени?
Проплыв по открытой воде, мы направились к болотистой прибрежной зоне, где водилось особенно много рыбы и птиц. Кое-кто из нашей компании взял с собой лук и стрелы, чтобы поохотиться.
Антоний, забрасывая удочку, выразил надежду на повторение вчерашней удачи. Долго ждать ему не пришлось: клюнуло почти сразу. Антоний с искренним удивлением вытянул улов, который оказался и впрямь фантастическим: огромная засоленная рыбина, причем не озерная, а морская, выловленная
Он поднял рыбу за хвост, чтобы все увидели, а потом оглушительно расхохотался:
– Это воистину чудесный улов. Волшебный, честное слово, волшебный! Не могу не признать.
– Дорогой Антоний, – сказала я самым нежным и сладким голосом. – Великий Антоний, благородный император! Я думаю, тебе лучше предоставить рыбную ловлю нам, бедным жителям Александрии, Канопа и Мареотиса. Для тебя такой улов слишком мелок. Ты должен добывать царства, города, провинции.
Его смех затих.
– Ты никогда не сдаешься?
Он выбросил рыбу за борт, повернулся и ушел к себе в каюту.
Вернувшись во дворец, Антоний скрылся в своих покоях, а мне осталось дожидаться его у себя. Не ошиблась ли я, когда высмеяла его на глазах у всех, разгадав секрет его рыбацкой «удачи»? При его чувстве юмора это могло показаться забавным, но могло и обидеть. К сожалению, шутка и впрямь вышла двусмысленной. К тому же Антоний пребывал в странном напряжении и именно поэтому не занимался ничем, кроме рыбной ловли, упражнений да пирушек. Создавалось впечатление, что он хотел отвлечься от действительности в наивной надежде, что проблемы разрешатся сами собой, без его участия. Он будто говорил всем нам: разбудите меня, когда все закончится. Его поведение столь разительно отличалось от того, как поступил бы на его месте Цезарь, что я приходила в отчаяние.
Я не ложилась спать и ожидала появления Антония, поскольку видела свет в его покоях в ближнем здании. Просматривает ли он бумаги? Изучает карты? Пишет письма? Ломает голову над каким-то решением? О Исида, пусть он предпримет хоть какое-то действие!
Я вышла наружу, на террасу, где на легком морском ветру трепетало пламя двух факелов.
«Так и бывает, когда любишь простого смертного, обычного человека со всеми его недостатками и слабостями», – говорила я себе.
Да, сложнее всего для меня научиться любить человека с обычными человеческими качествами – после Цезаря. Цезарь был по-настоящему велик. Он испортил меня, заставив подходить к другим людям с той же меркой.
Я имела свои слабости и огрехи, но привыкла к тому, что мой возлюбленный свободен от них. Цезарь оставил мне в наследство не только свой фамильный медальон, который он попросил меня носить всю оставшуюся жизнь, – но и великое бремя ожиданий. Образ решительного, сильного человека, никогда не допускавшего ошибок, остался со мной навсегда. Конечно, стать его преемником трудно. Почти невозможно.
Тем не менее сейчас мое сердце отдано человеку, в чьем окошке не угасал свет. Да, Антоний не лишен обычных человеческих слабостей, но зато он понимает и принимает их в других. Рядом с ним у меня никогда не возникает ощущения, будто я разочаровала его или оказалась слишком слаба. Разве это не великое благо само по себе?
Свет в окне потух; должно быть, Антоний собрался спать. Я уже решила лечь, но тут увидела выходящего из здания человека и по походке узнала Антония. Стоя на краю террасы, я помахала длинным шарфом, чтобы привлечь его внимание.
Он остановился. Показав ему знаками, что сейчас спущусь, я закуталась в тот самый шарф, поспешила по лестнице вниз и встретила его на темной лужайке. Дул свежий ночной ветерок.
Радуясь возможности побыть с ним наедине (за пределами спальни нас всегда окружало множество людей, особенно в последнее неспокойное время), я обняла его и сказала:
– Ты работаешь допоздна.
– А ты допоздна за мной следишь.
– Потому что мне передается твое беспокойство. Я не могу лечь, пока не ляжешь ты.
Он вздохнул:
– Какой может быть отдых, когда необходимо принять нелегкое решение – покинуть Александрию. Мне не хочется этого, но, боюсь, я должен.
– Да, я понимаю.
Мне вспомнилось, как Цезарь надел свои доспехи и отбыл, не дождавшись рождения Цезариона. Да, они совершенно разные люди. «Я не второй Цезарь», – сказал Антоний. Он абсолютно прав. Но может быть, и к лучшему? Я восхищалась тем, что ничто не могло встать между Цезарем и его долгом, но когда другой в подобной ситуации испытывал сомнения, меня это трогало.
– Мне тоже не хочется, чтобы ты уезжал, – сказала я.
Он взял мое лицо в свои ладони:
– Правда? Признаюсь, у меня уже появились сомнения…
– Это была лишь маленькая размолвка влюбленных, – торопливо заверила его я. – Ты должен знать: я не только твоя возлюбленная, но и самый верный твой сторонник. – Об Октавиане, Фульвии, войсках и Сексте я предпочла сейчас не упоминать. – Для меня было бы счастьем оставить тебя здесь навсегда, будь мы обычные люди, просто муж и жена. Но, боюсь, крыша мира рушится, и ты должен ее поддержать.
Сами того не заметив, мы приблизились к мавзолею. Когда подошли к нему вплотную, Антоний простонал:
– О, только не эта гробница!
– Мы можем посидеть на ступеньках, – предложила я. – Ну давай, ничего с тобой не случится.
– Я отказываюсь входить в гробницу! По-моему, это дурной знак.
– Нам не нужно входить внутрь, – возразила я, поскольку и сама этого не хотела, ибо там царила непроглядная тьма. – Мы присядем здесь.
Я опустилась, погладила рукой место рядом со мной на ступеньке и заметила, что изнутри мавзолея тянет странным холодом.
Мы уселись. Антоний, словно школьник, взял мою руку и держал ее, будто собирался надеть мне на палец кольцо.
– Мне придется покинуть Египет, – наконец произнес он тоном человека, принявшего окончательное решение. – Происходящее в большом мире призывает меня, и ты так бесцеремонно дала мне это понять.
Он имел в виду мою выходку на рыбной ловле.
– А мне казалось, я действую тонко.
– Да уж, соленая рыба – очень тонкий намек! – Антоний тихо рассмеялся. – Тоньше не придумаешь! Совсем неприметный, вроде пирамид или вашего маяка. Но чего другого мне ожидать от тебя, моя египтянка, моя крокодилица, царица древнего Нила? Насколько я знаю, у вас крокодил считается бессмертным божеством.