Царица Теней: возвращение Персефоны
Шрифт:
Теперь Персефона предпочитала разговорам с Асклафом беседы с Аидом. Они делились историями, впечатлениями о том или ином событии, вместе гуляли и отдыхали, и чувствовали себя друг с другом вполне уютно. И за всё это время Аид ни разу не коснулся её, ни разу не переступил порог её спальни, но обращался с ней как с царицей, как с супругой, которой на самом деле Персефона не была. Возможно, возникшие тёплые чувства к нему, а может, желание поступать правильно привели её к тому, что она стала чувствовать себя обязанной за такое отношение, недостойной такого царя как он, недостойной занимать место среди
Но, вопреки всем сомнениям, очень скоро Персефона стала ждать встреч с Аидом, а затем мечтать о них. И вот она, незаметно для себя самой, уже забывает, как дышать в его присутствии, а он будто не замечает, он спокоен и терпелив. Аид верный друг, которого у неё не было. Старший брат, о котором она мечтала. Мужчина, всегда ожидающий её решений.
Накануне памятной встречи Зевса и Аида, Персефона была особенно счастлива. Она долго наряжалась, смеялась в разговоре с Нереидами, а затем беззастенчиво начала флиртовать с Аидом.
Они шли по анфиладе дворца вдоль ряда колонн: Аид медленно, заложив руки за спину, Персефона игриво, то забегая вперёд, то огибая колонны, то разворачиваясь и пятясь, чтобы смотреть Аиду в глаза. Он улыбался, разговаривал о делах — о том, что в Элизиуме какие-то проблемы с цветущими вишнями, что какой-то герой не заплатил Харону и тот утопил его в Стиксе, что воды Леты начали обновление — но потом переключился на рассказ о гранатовых деревьях в придворцовом саду и вдруг вспомнил...
— Ты уже очень давно ничего не ела.
Персефона обогнула очередную колонну и хитро улыбнулась.
— И не буду. Поем, когда отпустишь.
Аид изменился в лице.
— Зевс даровал тебе право занять трон подле меня, я не могу тебя отпустить.
Персефона тоже погрустнела и вздохнула, накрутив каштановый локон своих длинных волос на палец.
— Если я царица, разве не могу я по собственному желанию подниматься на поверхность и ходить, куда вздумается?
— Ты царица лишь на словах, лишь потому, что в царстве Теней я слово и закон, Персефона. Чтобы стать царицей, ты должна разделить со мной зёрна граната...
— А если я откажусь? — она заинтересованно склонила голову.
Аид не ответил, он повернулся и сделал несколько шагов в сторону — тусклый свет дворцовых лампад осветил его профиль. Он молчал так долго, что Персефона решила, будто не услышит ответ, но Аид ответил. Вопросом на вопрос.
— Тебе здесь так плохо?
— Плохо? — Персефона задумалась. — Здесь... тоскливо. Боги считают это место кошмаром, полным ужасов и страданий, а тебя... — она прикусила губу.
— Боятся? Я знаю... — Аид грустно улыбнулся и снова посмотрел на неё. — А ты? Ты тоже... боишься меня?
Персефона вскинула на него полный искреннего удивления взгляд, отрицательно мотнула головой и подошла к нему — встала на расстоянии вытянутой руки, покачиваясь на носочках.
— Нет. Только не я... — его взгляд обрёл тепло и тут же заледенел, когда она сказала, — но я скучаю. По маме, цветам и синему небу, по другу южному ветру и...
Чем дальше она говорила, тем сильнее его лицо искажалось страданиями и болью. Аиду с трудом удавалось контролировать проявление эмоций.
— Я не могу тебя отпустить, — перебил он, в конце концов,
В порыве каких-то ещё не до конца понятых ей эмоций, Персефона шагнула вперёд и, запрокинув голову, заглянула ему в глаза. Слова, что так долго таились в ней и не находили ни формы, ни выхода, сорвались с губ.
— Но я хочу вернуться. Здесь мой дом... Мой дом там, где ты.
Аид шумно выдохнул. Его руки, которыми он схватил её за плечи в это мгновение, дрожали.
— Тогда раздели со мной гранат, — прошептал он, страшась спугнуть внезапно возникшую надежду, — раздели его со мной, и Деметра не сможет запретить тебе вернуться.
Мольба во взгляде, в голосе, в прикосновениях... Персефону не нужно было умолять, она сама давно уже этого хотела, и ещё до того, как решилась признаться самой себе. Она кивнула несколько раз, не находя сил ответить словами, и прильнула к нему, с замиранием сердца ощущая, как его руки обнимают её и крепче сжимаются на талии.
Вообще-то, Персефоне очень льстило такое отношение. Веками боги Олимпа брали своих жён силой или обманом, но никогда не начинали с дружбы, не заходили так далеко в попытке учесть чувства избранницы, а не исключительно собственное желание. Аид был уникальным не только среди старших богов, но и среди трёх братьев, что в этот момент сыграло ему на руку. Персефона уже полюбила его и не могла отказать.
***
(наши дни)
Ливень усилился, сплошные потоки воды поливали панорамное окно кофейни, за которым сидели Максим и Лана. Она гладила кончиком пальца ободок чашки, он прокручивал ложечку в руке и вспоминал их общее детство.
Коттеджный посёлок на окраине Москвы идеально подходил для жизни — большие дома за высокими коваными заборами пустовали, те немногие смертные, что появлялись на улицах, приезжали на свои участки только в летний период, и обустроившимся в соседях полубогам было не сложно скрывать детей, которые ещё не могли контролировать силу. Дом родителей Лины и Ланы стоял через дорогу от старого одноэтажного коттеджа Лирии Невской, мамы Максима, и дети то и дело бегали друг к другу в гости, не спрашивая разрешения. Ариана, Марк и девочки искренно грустили, когда Лирия приняла решение перебраться в Грецию, и даже светлоликий дядя Август, похожий на Аполлона, был расстроен её отъездом. Тогда Максу чудилось, что оставаться в доме Марка и Арианы на время учёбы было лучшим решением — сейчас он был в этом не уверен и в то же время думал, что не смог бы достичь в Греции того, чего достиг в охраняемой зоне «Протекта».
Макс тяжело вздохнул — та жизнь давно осталась в прошлом — и вернулся к разговору.
— Твой замысел опасен, — сказал Максим после короткой паузы и сделал несколько глотков кофе, прежде чем продолжить. — Даже если ты не боишься, даже если всё получится, и Морфей согласится нам помочь, как ты вернёшься? Гостеприимный убьёт тебя.
— Нет, — Лана пожала плечами, — меня готовили к этому, я хорошо сыграю роль и протяну достаточно.
— А если он поймёт раньше, прежде чем весть дойдёт до Зевса?