Carpe Jugulum. Хватай за горло!
Шрифт:
– Я случайно… – рискнула заговорить Агнесса.
– Знаешь, я не больно-то разбираюсь в рыбной ловле, – откликнулась нянюшка. Выпрямившись, она принялась задумчиво грызть ногти. – Здесь что-то не так. Эта шкатулка… Она ничего не оставила…
– Но матушка ведь не могла совсем уйти? – взволнованно спросила Агнесса. – То есть бросить нас насовсем. Она всегда была рядом.
– Я ж говорила тебе вчера… Последнее время что-то она слишком
– Ты хотела сказать «сама не своя»?
– Я сказала именно то, что хотела сказать, девочка. Когда матушка сама своя, она рычит на всех кого ни попадя, хандрит и впадает в уныние. Ты вообще понимаешь, что значит «сама не своя»? А теперь помолчи, потому что я думаю.
Агнесса опустила взгляд на зажатый в руке зеленый шар. Стеклянный рыбацкий поплавок в добрых пятистах милях от моря. Сувенир наподобие ракушки. И совсем не хрустальный шар. Его, конечно, можно использовать как хрустальный шар, но это совсем не хрустальный шар… очень тонкое и очень важное различие.
Матушка была крайне традиционной ведьмой. Ведьмы не всегда пользовались популярностью. Возможно… да какое там возможно, определенно!, были времена, когда не следовало афишировать то, чем ты занимаешься, вот почему разложенные на столе предметы были самыми обычными. Они ничем не выдавали своего владельца. Разумеется, сейчас в этом не было никакой необходимости, причем в Ланкре таковой необходимости не возникало уже многие сотни лет – и тем не менее некоторые привычки передаются по наследству.
В действительности нынешняя ситуация была прямо противоположной. Ведьмовство в Овцепиках считалась почетным занятием, но только молоденькие ведьмочки вкладывали деньги в настоящие хрустальные шары, разукрашенные рунами ножи и оплывшие свечи. Тогда как ведьмы постарше предпочитали использовать обычную кухонную утварь, поплавки от рыболовных сетей, шерстяные лоскутки, этой обычностью лишний раз подтверждая свой высокий статус. Любая дура станет ведьмой при помощи рунического ножа, а ты попробуй сотвори ведьмовство обычным салатным ножичком.
Звук, на который она раньше не обращала внимания, вдруг стих, и в доме воцарилась тишина.
Нянюшка подняла голову.
– Часы остановились.
– Все равно они вечно врали, – пожала плечами Агнесса, взглянув на часы.
– Ей нравилось, как они тикают.
Агнесса положила стеклянный шар на стол.
– Я хочу повнимательнее осмотреть хижину, – сказала она.
Приходя к кому-либо в гости, она первым делом осматривала дом. В некотором смысле дом – это одежда, подогнанная под фигуру владельца. Он может показать не только то, чем люди занимаются, но и то, о чем они думают. Иногда приходилось захаживать в такие дома, хозяева которых считали, будто ты должна знать буквально все и буквально обо всем. В такой ситуации следовало использовать всякую возможность получше узнать человека.
Однажды Агнесса услышала очень верную фразу: «Дом ведьмы – это ее второе лицо». В случае с матушкой именно так оно и было.
Прочесть ее дом было очень просто. Матушкины мысли били по тебе с силой кузнечного молота, и ее индивидуальность была чуть ли не вколочена в эти стены. Будь дом чуть более органическим, у него бы появился пульс.
Агнесса прошла в закуток, где матушка обычно мыла посуду. Медный тазик был начищен до блеска. Рядом лежали вилка и пара блестящих ложек, а чуть поодаль – стиральная доска и жесткая щетка. Мусорное ведро тоже сияло чистотой, хотя осколки чайной чашки на самом дне свидетельствовали о том, что наведение порядка без жертв не обошлось.
Затем Агнесса распахнула дверь в старый сарай, где, как правило, держали коз. Коз у матушки не было, но весь самодельный пчеловодческий инвентарь был аккуратно разложен на скамейке. Впрочем, она редко пользовалось всеми этими штуками. Спрашивается, какой смысл быть ведьмой, если для ухода за пчелами тебе нужны дымарь и сетка?
Пчелы…
Через какое-то мгновение Агнесса уже была в саду и прижималась ухом к улью.
Стояло раннее утро, и пчелы еще не вылетели за медом, но внутри улья царил какой-то невероятный гул.
– Они все знают, – раздался голос нянюшки за ее спиной.
Агнесса выпрямилась так резко, что стукнулась головой о крышу улья.
– Но ничего не скажут, – добавила нянюшка. – Она им приказала. Кстати, молодец, что вспомнила про пчел.
Снова затрещала сидевшая на дереве сорока.
– Доброе утро, госпожа Сорока, – машинально поздоровалась Агнесса.
– Кыш, мерзавка! – крикнула нянюшка, наклонясь за палкой.
Птица мгновенно перелетела на другую сторону полянки.
– Нянюшка, это же к несчастью, – сказала Агнесса.
– К несчастью для нее, если б я успела прицелиться, – огрызнулась нянюшка. – Терпеть не могу этих воровок.
– «Горе – это раз», – вспомнила присказку Агнесса, наблюдая за прыгающей по ветке птицей.
– Лично я всегда предпочитала считать, что буквально через мгновение появится вторая, – сказала нянюшка, бросая палку на землю.
– «Радость – это два»? – спросила Агнесса.
– «Веселье – это два».
– По-моему, это одно и то же.
– Ну, не знаю, – усмехнулась нянюшка. – Я, конечно, радовалась, когда родился Джейсон, но хохотать мне не больно-то хотелось. Пошли, хочу еще кое-что посмотреть.
Еще две, сороки сели на древнюю крышу хижины.
– «Кто-то идет – это три», – с беспокойством промолвила Агнесса.
– «Кто-то умрет – это три», насколько мне известно, – поправила ее нянюшка. – Впрочем, о сороках сложено много стихов. Послушай, возьми-ка ее помело и все осмотри до самых гор, а я…
– Погоди! – перебила ее Агнесса.
Пердита отчаянными криками пыталась привлечь ее внимание, и Агнесса решила прислушаться.
Три…
Три ложки. Три ножа. Три чашки.