Царская служба
Шрифт:
— Что же это ты, Левской? Братьям моим королям Фердинанду Баварскому да Генриху Прусскому послужил, а своему царю нет?! — царский голос звучал грозно, но серые глаза Федора Третьего весело искрились, выдавая его хорошее настроение. Впрочем, как ответить на царскую шутку, я не знал, а потому продолжал стоять смирно и поедать глазами начальство, в данном случае самое-самое высшее.
— Ну, хорош! Хорош! Такого молодца прямо хоть в караул в Тронную палату ставь! — царь довольно усмехнулся, но тут же изобразил задумчивость. Именно изобразил — глаза царя продолжали смеяться. — Только вот незадача, есть уже у меня один Левской, чтоб в караулах стоять, куда ж мне еще и второго-то приспособить?
Это он о Ваське, стало быть. Если
— Ладно, Левской, — царь резко перешел на серьезный лад. — Хватит мне тут лихого и придурковатого из себя строить. Я и записку твою читал, что ты прислал из Мюнхена, и брата моего короля Фердинанда письмо, и дело розыскное из губной управы, и с дядей твоим Андреем Васильевичем беседовал, и много чего еще о тебе знаю. Будет у меня для тебя служба по способностям твоим, будет. Правду сказать — уже есть. Знаю, призвать тебя только осенью должны, но ты мне нужен уже сейчас. Две седмицы тебе на устройство дел дам, но не больше. На свадьбу к брату отпущу, не беспокойся. Сам-то жениться еще не надумал?
— Не надумал, государь! — доложил я.
— Вот и хорошо, — кивнул царь. — Успеешь. И вот что еще, Левской…
Так, а теперь надо слушать с особым вниманием. Тут и без предвидения ясно стало, что самое главное сейчас и услышу.
— Дяде твоему, боярину Андрею Васильевичу Левскому, как раз через три года перевыборы предстоят. Так вот тебе мое царское слово: останусь службой твоей доволен — объявлю Думе, что видеть Андрея Васильевича хочу думским старостою, а не товарищем такового. Ежели не останусь, — тут царь посмотрел на меня о-о-очень внимательно, — то поглядим по обстоятельствам, как они к тому времени сложатся.
Да уж, умеет государь царь-батюшка мотивировать, нечего сказать…
Вернувшись домой, я сочинил для отца что-то вроде методички по изготовлению дамских ридикюлей, делая упор на необходимость производства большого количества мелких серий, чтобы как можно сильнее снизить вероятность встречи двух женщин с одинаковыми сумочками. Вдобавок я посоветовал отцу нанять на руководство этим проектом именно женщину, лучше всего кого-то из модисток. С мужскими сумками все проще — эти можно шить большими сериями. Заодно подкинул идею делать удешевленные варианты сумок из парусины, а не из кожи, под это дело нарисовав еще и несколько эскизов рюкзаков, которые можно было бы использовать вместо гимназических или солдатских ранцев.
Но это так, мелочи. Основной темой наших с отцом и периодически заглядывавшим к нам дядей совещаний стали, ясное дело, патроны. Вспомнив все, что я знал об их устройстве, я еще предложил сделать для охоты патроны с дробью и картечью, заодно подбросив отцу с дядей идею охотничьего ружья-переломки. Что же касается разработки винтовок и карабинов для военных, то я смог лишь набросать принципиальную схему однозарядной винтовки с классическим продольно-скользящим затвором. Родным моим, впрочем, и того хватило, чтобы основательно призадуматься, а когда я вспомнил, что вроде бы первые такие винтовки делались под бумажные патроны [2] и под видом результата тяжелых раздумий сказал им, что делать патрон непременно с металлической гильзой как бы и не совсем обязательно, бояре Левские искренне обрадовались. Отец — тому, что можно резко упростить разработку и производство, а дядя — тому, что новое оружие, а особенно боеприпасы к нему получатся вполне приемлемыми для военных по цене. В итоге меня заверили, что к моему возвращению со службы винтовка будет если и не готова, то уж точно очень к тому близка. По-родственному да по-семейному договорились об оформлении привилегий на мое имя. Так, еще один широкий шаг на пути к большим деньгам. Планы на будущее
— Ну-ка, ну-ка, что тут у тебя? — отставной есаул Терского казачьего войска Турчанинов с явным интересом рассматривал арсенал, что я разложил перед ним — обе свои шашки, боевую наговоренную и тренировочную, трофейную саблю Орманди да наградную саблю, полученную от баварского короля. — Так, эти две сестрицы мне знакомы, — Турчанинов отложил в сторону обе шашки, — тут у нас ничего особенного, — он вынул из ножен наградную саблю и обратил внимание на золотую инкрустацию. — А это что?
— Награда от короля баварского, — пояснил я. — Оказал я ему услугу, пока там в университете учился.
— Сабля сама по себе как сабля, — заключил есаул, сделав ею несколько взмахов. — Вот золота король, смотрю, не пожалел. Хороша, видать, услуга оказалась?
— Ему понравилась, — уклончиво ответил я.
— Ну, раз ему понравилась, тогда оно и ладно, — согласился Турчанинов. — А это что за зверюга? — он осторожно взял саблю Орманди.
— Боевой трофей, — с плохо прикрытой гордостью похвастался я. — Старинная венгерская сабля, дюсак называется.
— Дюсак, значит, — Турчанинов крутнул несколько восьмерок и покачал головой. — Долго вокруг супостата кружить-то пришлось?
— Не особо. Мы конными бились. Два удара я отбил, от одного прикрылся, еще от одного уклонился, а потом он уж размахнулся, так размахнулся, я его уколом и достал. Под конец еще рубанул от души, — кратко изложил я ход боя.
— Пригодилась, стало быть, моя наука? — спросил есаул.
— Пригодилась, Яков Матвеевич, — признал я, — еще как пригодилась! Только вот с сестрицами, — я кивнул на свои шашки, — ты малость ошибся. Та из них, что боевая, тебе уже не совсем знакома. Я ее наговорил.
— Наговорил? — есаул задумчиво пригладил усы. — Попробуем?
— Только осторожно, — предупредил я. Турчанинов понимающе кивнул.
Я действовал больше в обороне, постоянно контролируя шашку, чтобы не поранить учителя. Сделать со мной у него ничего не получалось, но в азарт он не впадал и ошибок не делал. И все же один удар пропустил. Ну как пропустил? Я, разумеется, удар не нанес, но четко обозначил, и будь у нас бой настоящим, рубанул бы его по шее, не так, чтобы срубить голову, но исход оказался бы все равно смертельным.
— Ну что, Алексей Филиппович, — Турчанинов опустил шашку. — Учить тебя мне больше нечему. Но ты заходи иногда, позвеним железом, — с этими словами он протянул мне руку.
— Теперь только через три года, Яков Матвеевич, — пожал я крепкую ладонь есаула. — Под знамена призывают.
Мы тепло простились и я отправился домой, где меня взяла в оборот новообретенная сеcтрица Оленька. Татьянка сдала ей меня с потрохами, сообщив младшенькой, что я умею рассказывать невероятно интересные сказки. Пришлось отрабатывать… Про волшебника Изумрудного города я ей уже рассказал на днях, теперь настала очередь деревянных солдат Урфина Джюса. На оставшиеся дни я приготовил ей сказку про Буратино, пока еще не придумав, как его поприличнее переименовать, и сказку о спящей царевне и семи богатырях, которую, увы, придется пересказывать прозой, в стихах я ее совершенно не помнил. Да, жаль, что Пушкин в этом мире так и не появился. Род Пушкиных есть, а Александра Сергеевича, который «наше все», нет. Ну да ладно, может, еще и появится хотя бы кто-то похожий… Кстати, насчет Оленьки был интересный разговор с отцом. Как я понял, главной причиной, по которой они с матушкой забрали девочку под свою опеку, стало нецелевое, мягко говоря, использование денег, что отец давал родственникам Оли на ее содержание. М-да, на то же самое, помнится, жаловалась и Аглая, только у нее до решения вопроса дело так и не дошло. Впрочем, и не могла она там ничего решить, при ее-то роде занятий дочку так или иначе надо было с кем-то оставлять. А вот мои решили, быстро и радикально.