Царские врата
Шрифт:
— Глаз уже положил, не мало, — кивнул Заболотный. — Он у тебя надолго прописался?
— Как бог укажет, — ответил Иерусалимский, ласково глядя на Власа. Тот подбежал к нему, ухватился за руку и больше не отпускал. От него, я почувствовал, попахивало винцом. В углу стояло несколько коробок с кагором. Очевидно, этот одноглазый втихаря прикладывался. Потому и лопотал. Вскоре появился еще один персонаж, из соседней комнаты, обвешанный веригами. На вид лет сорок, лысый, с мутным взглядом. Он просто уселся на полу возле окна, а Петр Григорьевич не счел нужным его представить.
— Пророчество
— Помочь? — деловито осведомился Заболотный. — Фамилию старец не указал? Проще бы было. Ладно, и так справимся.
— А почему Китай? — спросил вдруг Павел.
— Там уже Антихрист родился, — ответил Иерусалимский. — Зачали в Израиле, а подбросили в Пекин. Всё по хитрому сделано, чтобы никто ни о чем не догадался. И престол подготовили, из костей христианских младенцев. Косточки растолкли и залили золотом. Покуда до времени его прячут, в каком-то бункере, но лишь Антихрист объявит о себе по всему миру, престол и вынесут. Воцарение произойдет в Америке, в штате Юта, там где мормоны скопились. У них самый большой банк данных на всё человечество. И на живых, и на мертвых. Они ведь все против нас, русских, — китайцы, американы, евреи.
— Поляки, — добавил Заболотный. — Ух, как я поляков ненавижу! Недаром от них Папа римский пошел, матка боска!
— Этот вообще Антихриста благословлять будет, — кивнул Петр Григорьевич.
Влас все держался за его руку, но единственный глаз косил в сторону бутылок с кагором. Человек с веригами протяжно икнул.
— Ты чего лыбишься?! — заорал вдруг на меня Иерусалимский. — Пошто поклоны не бьешь? Креститься не умеешь? Еврей, что ли?
Я растерялся, но Заболотный вновь выручил:
— У него рука усохла, как у Сталина. Он крестное знамение душой творит. Врачи разрешили. Тьфу, то есть монахи. Словом, Петр Григорьевич, кончай приставать к парню, давай о деле поговорим.
— Ну, давай, — смилостивился хозяин.
— Я теперь миссию возглавляю, — сказал Заболотный. — Православно-казачью. А Павел вон часовню в деревне строит. В своих Лысых Горах. Так деньги нужны, Петр Григорьевич, деньги. У тебя братство богатое, община своя под Москвой, хозяйство. Знаю, хлеб сеете, пекарня есть, коровы там всякие, козы с гусями и прочая дрянь. Поделись прибылью-то. На богоугодное дело дашь, тебе Россия спасибо скажет.
— Леса не хватает, — ответил зачем-то Иерусалимский, словно Мишаня спрашивал его про бревна. — Губернатор, гнида, палки в колеса вставляет. Две казармы поставили, а нужны домики, а где доски взять? Лесопильня далеко и цены ломят. По крохам собираем.
— Будет прибедняться-то, — стал напирать Заболотный. — Вы что там — царство божие на земле построить хотите? Оградиться от всего света? Спастись в отдельно взятой общине?
— А хоть! — выдал Петр Григорьевич. — Именно спастись. Именно в кругу своего братства. Где ж еще-то? Не в мире же вашем засранном? Кругом всё скоро лопнет, а мы останемся. Потому ко мне люди и идут. Верят. Мы запремся и молиться станем, отвадим от себя Антихриста. Изыди! — скажем, — он и отступит.
— И много вас? — спросил Павел.
— Десятков пять будет. Истинные подвижники, всё божьи люди. Судьбы горькие, а объединились. С пяти утра на молитве, поклоны бьем. Потом работа. Тоже вот храм строим. Иди и ты к нам, примем. Только тебе бороду надо отпустить, без бороды как-то не по-русски.
Лысый с веригами вновь громко икнул.
— Извиняйте, — сказал он. — Душа разговаривает.
— Храм начинается не с камня, а с духа, — произнес Павел. — А у вас крайности какие-то. Поклоны бьете без устали… А ведь знаете: заставь дурака богу молиться — он и лоб расшибет. Я понимаю, община — это хорошо. Но она должна быть для людей, а не от людей. От кого прячетесь? Всё должно быть соразмерно, и молиться надо, и плакать даже от умиления перед самой простой иконкой, но важен храм в сердце твоем. Не из золота. Не для спасения избранных. Святой Лаврентий Черниговский писал, что наступят времена, когда все церкви будут в величайшем благолепии, а ходить в те храмы нельзя будет.
— Ты-то сам чего ж на часовню собираешь? — спросил Иерусалимский, не выпуская руки одноглазого. — В гордыне маешься, а?
— Я обет дал, — отозвался Павел. — А в общину вашу не поеду.
— Поедешь! — возразил хозяин. — Куда денешься? Здесь тебе места не будет.
— Ты дашь денег? — впрямую спросил Заболотный.
— Вот поработаете у меня в общине с годик, тогда дам, — ответил Иерусалимский. — Я из вас людей сделаю. А то вас, гляжу, черти замучили. Изгоню диавола-то!
— И-изго-ни-и! — заверещал вдруг Влас, дергаясь, как эпилептик. Лысый с веригами, будто получив команду, тотчас же стал истово креститься.
— А тебе, малый, я ящик деревянный дам, — поглядел на меня Иерусалимский. — Станешь в него по улицам пожертвования сбирать.
— Спасибо, — сказал я.
Заболотный украдкой плюнул на пол.
— Ладно, — произнес он. — Поговорили. Нам еще на прием к Президенту России успеть нужно. Готовь, Петр Григорьевич, и для него койку в своей общинке. Веселее будет.
Павел молча поднялся, за ним и я. Иерусалимский проводил нас до самой двери.
— Вернетесь еще! — напутственно произнес он.
— Это непременно, — кивнул ему Заболотный. — Где ж еще спасаться, как не у тебя? Разве что в дурдоме.
Мы вышли на улицу. Говорить не хотелось, и так всё было ясно без слов. Время приближалось к одиннадцати. Молча дошли до метро.
— Поехали на «акцию», — произнес Заболотный. — Я вас сейчас порадую. Мы тоже зря без дела не сидим, кое-что можем.
Через полчаса мы были на Таганской площади, затем свернули в один из переулков. Остановились неподалеку от маленького магазинчика под названием «Секс-шоп».