Царские забавы
Шрифт:
— Малюта, — позвал государь.
— Слушаю, Иван Васильевич, — в государевы покои вошел Григорий Лукьянович.
— Мой прошлый приезд к Колтовским помнишь?
— Как же позабыть, государь.
— Дочка мне его приглянулась.
— Красивая, — качнул головой холоп.
— Ты вот что сделай, присмотри за Анной Колтовской, что она за девица. Если окажется такой, как показалась… в жены ее возьму. Не посмотрю, что из худородных, не век же мне во вдовцах ходить.
Об Анне Колтовской Малюта Скуратов знал почти все. Она заинтересовала его сразу же, едва Иван Васильевич бросил
— Сделаю, государь, все как надобно будет, — хвалил себя думный дворянин за предвидение.
— Через день с докладом ко мне явишься и все как есть про Анну расскажешь. Справишься?
— Не впервой мне, государь. Справлюсь.
В том, что этому разговору государь придавал большое значение, Малюта Скуратов сумел убедиться в назначенный срок.
Было воскресение, и Григорий Лукьянович решил зайти в любимую корчму на Красной площади. Совсем недурно попивать в праздный день сладковатую и терпкую медовуху, окуная в нее седые усища.
Эта корчма была знаменита на всю округу еще и тем, что облюбовал ее огромный черный козел, который появлялся у питейного двора сразу с открытием и не уходил до тех пор, пока ее не покидал последний посетитель. Козел славился задиристым нравом и, наставив рога, не выпускал из дверей бражников, пока не находил хмельного угощения. Пролитых на землю нескольких капель медовухи хватало для того, чтобы выскочить через проем двери и скрыться в соседней подворотне. Совсем туго приходилось тем, кто хотел избежать заведенного порядка и норовил обмануть «черную бестию», отваживаясь пробраться по-воровски. Животное, не ведая милости, гоняло несчастного по двору, и не было большей потехи, чем глазеть на прыгающего через плетень молодца.
Выпив два огромных кубка медовухи и плеснув остаток на землю, Малюта не без удовольствия стал наблюдать за тем, как слизывает хмельное лакомство козел-удалец. Животное благодарно махало черной лохматой головой и радостно блеяло, всем своим видом показывая, что выпивка пришлась по нутру. За день козел напивался так, что без памяти валялся в кустах неподалеку, напоминая пропащего квасника.
Едва Малюта отошел от корчмы, как навстречу ему вышло двое детин в коротких казанах и с топориками в руке — это были рынды государя.
— С обедни тебя ищем, Григорий Лукьянович, государь немедля повелел тебе во дворце быть.
— Чего меня искать? — надул щеки думный дворянин. — В корчме я сижу. А дорогу ко дворцу я и без вас бы нашел.
Раздвинул Малюта плечами застывших отроков и не торопясь потащился к государю во дворец.
Иван Васильевич дожидался Малюту с нетерпением, а когда он заметил на Благовещенской лестнице кряжистую фигуру любимца, который, едва не сбивая перила и рундуки, так качался, как будто выпил половину винных запасов всей Московии, невольно обругался:
— Тростью бы проучить злодея, будет тогда знать, как к государю
Григория Лукьяновича от медовухи разморило. Самое время, чтобы отлежаться в тени, ополоснуть горячую голову ковшом колодезной воды, а только после того предстать перед самодержцем.
Малюта Скуратов не без труда преодолел высокий порог и так сильно стукнулся ухом о косяк, что на его месте любой другой оставил бы на белилах мозги, а думный дворянин лишь отер ушибленное место ладонью и, опираясь на молоденьких князей, переступил Сенную ком-нату.
— Звал, государь? — увидел Григорий Лукьянович самодержца, поглаживающего рыжего кота.
— Явился, мерзавец? — уставил на холопа тяжелый взгляд государь.
— Прибыл, Иван Васильевич, как ты кликнул, так я мигом во дворец.
Великий московский князь еще раз притронулся пальцами к выгнутой косматой спине, а потом, потеряв к коту всякий интерес, ухватил его за холку и отбросил далеко в сторону.
— Фу ты, бестия, весь кафтан волосами испакостил!
Сверкнул черными мудями кот и исчез за печью.
— Не забыл ли, Гришенька, для чего я тебя призвал? — отер ладони о порты государь.
— Как же можно, Иван Васильевич!
— Узнал ли ты, о чем я велел?
— Все как есть разузнал.
Малюта подумал, что если государь не разрешит присесть, то он свалится ему в ноги и расшибет лоб.
— Ты бы сел, Григорий Лукьянович.
Малюта Скуратов уселся на сундук, стоящий у самой стены, облокотился о прохладную поверхность и едва не застонал от удовольствия.
— Вот что я хочу тебе сказать, государь. Мои шептуны за девкой денно и нощно следят. Анна — девица непорочная, ни с кем никогда не зналась, даже на гуляньях мужнину руку от себя отстраняла.
— Бедняга… Что, так и живет нецелованной?
— Об этом я не говорил, Иван Васильевич. Может, и прижал ее кто разок… Отец у нее шибко строг, что не так, розгами хлещет!
— Именно так и нужно девок поучать, — согласился Иван Васильевич, — ладный, видать, он отец. Далее рассказывай! Вижу, что утаиваешь чего-то.
— Девка-то она добрая, но вот в последний год молодчик у Анны появился, государь.
— Вот как!.. Кто таков?
— Воротынский Андрей.
— И здесь Воротынские дорогу перебегают! Скоро мне их под своей постелью искать придется. Видать, пригож молодец?
— Молодец знатен, государь. Высок, широк, лицом пригож. Таких отроков бабы любят!
Иван Васильевич словно надкусил лимон и отвечал сдержанно:
— Андрея в железо! Никогда не терпел подле себя соперников.
Стараясь не расшибиться в Сенных покоях, Малюта принялся осторожно, словно слепец в базарный день, пробираться к выходу.
Данила Гаврилович не был злым. И разве можно быть злобливым с рыжей копной волос, таких же ярких, словно костер в вечерних сумерках. Голова его была неприбрана и напоминала гнездо диковинной птицы. Весь вид Колтовского излучал добродушие, а огромные веснушки на носу делали его похожим на базарного скомороха, который за пяток душистых пряников мог целый день веселить базар.