Царский двугривенный
Шрифт:
— А это зачем?
— Это выключатель. Для нормального света и для синего. — Славик подумал и спросил: — Как вы думаете, прилично целоваться при посторонних?
Парень так и застыл с рукой, протянутой к выключателю.
— Ты кто такой? — спросил парень.
— Я Славик.
— Какой такой Славик? Фамилия?
— Русаков.
— Ага! Вон ты кто! — Парень щебетнул. — Так и знал… Целовать ему надо, товарищи! На людях ему надо… Русаковское семя. Сразу видать. У тебя билет есть?
— Мне не надо билета. Это
— А почему это получается, что ты в мягком вагоне едешь, а я в твердом?
Славик промолчал. Он давно свыкся с тем, что, будучи сыном инженера Русакова, совершил какую-то пакость, а после Таниного вероломства ему вообще было все безразлично.
— Значит, это папин вагон? — приставал парень. — За какие такие заслуги ему назначили вагон с диваном?
— Он перевозит ферму. Ему и дали. А вы лучше уходите. А то он придет и вас выгонит.
— Меня? Да ты знаешь, кто я такой! Я главный контролер курьерских путей первого класса! — продекламировал он. — Вот кто я такой! Я по вагонам зайцев ловлю. Кто без билета. У меня закон короткий, товарищи! Билета нет — отрезаю ухо. Видал — по базару пацаны без ушей бегают?
— Видал, — сказал Славик, чтобы не спорить.
— Ну вот. Всех я словил. У меня дома ихние уши, как грибы, на нитке сушатся. А ну, подойди.
Славик подошел.
— Предъяви провизионку.
— У меня нету.
— Ага, нету! — Парень достал из кармана перочинный нож, дунул, вытянул лезвие и поточил о колено. — Скинь барабан! Стань передо мной, как лист перед травой!
Славик понимал, что парень шутит, но ему было обидно, что его считают за дурачка; на душе его было тошно. Он вспомнил маму, вспомнил свою погибшую любовь и заплакал.
— Ну, будет, будет! — испугался парень. — Другой раз будешь без билета ездить? Это что, барабан? Дай-ка.
Парень нацепил тесемку на шею. Барабан оказался у него под самым подбородком. Он попробовал стукать палочками.
В коридоре послышались точные шаги, и в салон вошел папа.
— Это что такое? — спросил он, нахмурившись. — Мотрошилов? Почему не на работе?
Парень растерялся.
— Ну? — ждал папа.
— Имею нужду переговорить с вами, товарищ начальник, — тихо и даже почтительно начал Мотрошилов. — Переговорить чинно-благородно, безо всякого шума по обоюдному вопросу. Прошу не побрезговать и переговорить, — он щебетнул горлом. — поскольку я давно по причине невозможности…
Папа не дослушал и пошел умываться.
— Чинно-благородно, по обоюдному вопросу… — торопливо повторил Мотрошилов. — Ты что морду воротишь! — закричал он, срывая барабан. — Недорезали вас, белогвардейцев! Ну, погоди!
Отец вернулся с полотенцем и сказал безучастно:
— Пошел вон отсюда!
— Ты надо мной не командуй. — Мотрошилов угрожающе замотал пальцем. — Ты кто такой, чтобы надо мной командовать? С начальников тебя скинули? Обломали рога? Так что извиняемся. Теперь ты ноль без палочки. Вот ты кто! — Он вроде бы опомнился, положил барабан на стол и снова перешел на почтительный, по-видимому давно продуманный, тон. — Я, товарищ начальник, человек против вас, конечно, неученый. Что у нее раньше было — я во внимание не беру, прощаю, а с вами требуется переговорить чинно-благородно и окончательно.
— Сейчас не время, — сказал папа. — Надвинем ферму, тогда пожалуйста.
— А живую красу губить было время?! — снова взвился Мотрошилов. — Было место? Такую девку суродовал!.. Думаешь, в мягком вагоне от меня уедешь? Не-ет! Никуда ты от меня не уедешь, господин хороший!
— Ты был у ней? — тихо спросил папа.
— А то не был! Лежит на коечке, как смерть все равно. — Голос его задрожал. — Кабы вас не было…
— Как она… Как… ее самочувствие?
— Самочувствие тебе надо! — Мотрошилов внимательно посмотрел на папу. — Ты что, опять ее дожидаешься? Нет уж! Поигрался, хватит. Не видать ее тебе больше… Кабы не ты, она бы со мной бы спервоначалу… — Он щебетнул горлом. — И как вас, ядовитых гадов, земля носит. Как стукну по кумполу! — Он схватил графин за горлышко, замахнулся.
— Разобьешь мне голову, она тебя и полюбит, — сказал папа печально. Он без усилия вынул из руки Мотрошилова графин, поставил на место и повторил: — Что с ней? Как она? Я совсем извелся. Понимаешь?
— Ara! Извелся?! А если я тебе ничего не скажу, чего ты мне сделаешь? Ничего ты мне не сделаешь! Она моя законная супруга. Имею я полное право не говорить? Имею. Уйду, и не узнаешь ты ничего… — и он загоготал вдруг совсем, как Коська.
— Ей легче?
— А ничего не скажу! Мое дело. Может, в «Ампир» поведем, а может, на погост потащим. А ты покрутись покедова.
По вагону ударило. Радостно заиграли буфера. К составу прицепляли паровоз.
— Кстати, — вспомнил папа. — Где у тебя подкова?
Мотрошилов щебетнул.
— Неужели ты действительно ферму хотел под откос пустить? Поразительно. Ведь ты рабочий человек. При чем тут ферма? Я тебе дорогу заслонил, меня и бей. А фермы не касайся.
Мотрошилов поглядел на него с удивлением.
— Да вы что? Да разве я до этого допущу?.. Эту подкову я с собой… вроде бы на счастье… Для Олечки…
Он замолчал.
В вагон, сопя, забирался Павел Захарович.
— Будьте добры, подождите меня у вагона, — сказал папа Мотрошилову. — Я через минуту к вам выйду.
— Ты с ним осторожней, — заметил Павел Захарович, когда Мотрошилов вышел.
— Я и так осторожно, — папа усмехнулся. — Чего же ты меня не предупредил, Захарыч? Паровоз угнал, как при военном коммунизме. Начальство застал?
— Застал. Все были на проводе, все мозги им простучал, и все без толку.
— Начальство морзянкой не проймешь.